План закуришь и горе забудешь,
Закружится слегка голова…
А ташкентская речка Салара
Будет раем казаться тогда… —
продолжал тем временем завывать второй куплет своей протяжной песни-самоделки вокалист Юрий.
Вновь улучив момент, друзья перекинулись парой слов, а потом неспешно приступили к уничтожению главного блюда, вспоминая эпизоды своей посткоммунистической жизни, связанные какими-то пусть даже самыми тонкими нитями с почившим в бозе Дедом.
Планчик, планчик — ты божья травка.
Не любил я тебя никогда.
Брось курить, голова ты дурная.
Все равно план погубит тебя, —
с полным знанием дела, чуть прикрывая глаза, смаковал песню армянский певец.
И наступят те дни золотые.
По Ташкенту пойдут поезда.
А в вагоне, поджавши колени,
«Обшабленная» едет шпана.
Незатейливая хулиганская песня — из тех, что пели когда-то инвалиды войны в трамваях и на рынках, — заканчивалась словами:
Песню спел вам, друзья, я про планчик.
Коль понравилась песня моя,
Доставай поскорей папиросу,
Чтоб кружилась слегка голова.
Потом Геннадий с другом уже не обращали внимания на загадочный азиатский репертуар ансамбля. А просто вели тихую, неторопливую беседу почти до семи. Было еще очень светло, с реки Дул свежий, ласковый майский ветерок, располагавший к воспоминаниям. В заключение трапезы попили зеленого чая с чабрецом и потрясающе вкусным ореховым вареньем и собрались по домам.
— Знаешь, Геннадий, я, пожалуй, и сам доеду. Не столько мы с тобой выпили, чтоб твоего приятеля грузить своими проблемами, — сказал, вставая из-за стола, Виктор.
— Я тоже так подумал, ты просто читаешь на лету мои мысли. И потом, съели мы с тобой совсем немало. Да и времени прошло вполне достаточно.
— Ну что, тогда по коням?
— Идет. Завтра созвонимся, потом — увидимся.
С каким-то непонятным чувством то ли удовлетворения, то ли умиротворенности, то ли тихой грусти, навеянной беседой с товарищем, Геннадий сел за руль и, напевая себе под нос последний куплет услышанной песни «Доставай поскорей папиросу, чтоб кружилась слегка голова», — направил свою машину по набережной в сторону дома сестры. Пообщаться с ней он по-прежнему хотел, но сейчас уже не так, как утром. Напряжение спало, и больше хотелось спать, чем беседовать, слушать нравоучения, выяснять отношения, да и рассказывать обо всем. Хотелось совсем забыть кошмары двух последних дней. А для этого было просто необходимо, как вчера, основательно выспаться. Но решил в первую очередь выполнить-таки обещание, которое дал Ольге.
