Ей не пришлось колебаться, она сразу же приняла решение. Ее наряд мало подходил для нанесения визитов, но у нее не было времени для переодевания, тем более что для этого надо было возвращаться в Блумсбери. Было бы неразумно нанимать кэб. Шарлотта наскоро ополоснула лицо, поправила прическу и направилась к ближайшей остановке омнибуса.
Она не задумывалась над тем, не будет ли выглядеть дерзостью ее неожиданный визит, до тех пор пока не очутилась на крыльце дома покойного Оукли Уинтропа. Увидев опущенные шторы на окнах и темный венок на двери, Шарлотта только теперь подумала, чем же она объяснит свой визит.
– Да, мэм, – сказала горничная почти шепотом.
– Добрый день, – ответила Шарлотта, чувствуя, как краснеет. – Миссис Уинтроп несколько дней назад была так любезна дать мне один великолепный совет. Теперь я снова нуждаюсь в ее помощи и была бы рада, если бы вы доложили обо мне и узнали, не уделит ли она мне несколько минут. Если это ей неудобно, я все пойму и не обижусь. Мне крайне неприятно, что я заранее не договорилась с ней. Ее любезность заставила меня забыть о приличии и манерах.
– Я спрошу у мадам, – ответила горничная, недоверчиво глядя на Шарлотту. – Но я не уверена, поскольку в доме траур.
– Я все прекрасно понимаю, – согласилась Шарлотта.
– Как доложить о вас, мадам?
– О… я – миссис Питт. Мы познакомились на поминках в доме лорда и леди Уинтроп. Я была там вместе с леди Веспасией Камминг-Гульд.
– Да, мэм. Прошу вас, подождите здесь. Я доложу.
Оставив Шарлотту в холле, она поспешно удалилась.
Вскоре вместо горничной к ней вышла сама хозяйка. Мина Уинтроп была в том же глухом черном платье с кружевными ниспадающими манжетами. Высокая, одного роста с Шарлоттой, рядом с ней она казалась тоненькой и субтильной, с почти прозрачной кожей и нежной хрупкой шеей. У нее был усталый вид, под глазами темные круги, словно, уединясь в спальне, она плакала до изнеможения. Однако при виде Шарлотты Мина искренне обрадовалась.
– Как это мило с вашей стороны – навестить меня, – сразу же сказала она. – Не представляете, как это ужасно – целыми днями сидеть одной, не видя никого, кроме редких визитеров с соболезнованиями. Кажется, мне самой не положено еще выходить. – Она слабо улыбнулась, несколько смущенно, словно ища у Шарлотты понимания. – Возможно, я не должна говорить так и даже думать, но горю не поможешь, запершись в доме с зашторенными окнами.
– Я уверена, что этим не поможешь, – согласилась Шарлотта, испытывая к бедняжке симпатию и жалость. – Было бы лучше, если бы общество предоставило каждому самому справляться со своей бедой так, как он сам считает наилучшим для него. Но боюсь, этого никогда не будет.
