— Пятнадцать, но не сорок!
— Ошибаетесь! Контракт и у него стоил именно пятнадцать, остальное — это реклама, промоушн. Сегодня, если только, конечно, речь не идет о ком-то, у кого уже есть подтвержденная сборами твердая «цена», или об актере, имеющем доказательства того, что исключительное право на его имя принесет полмиллиона дохода, любого человека в шоу-бизнесе надо навязывать публике, как новую марку стирального порошка. День и ночь, любыми средствами. Атаковать по радио, по телевидению, в прессе. Такой болван из мюзик-холла, как Шевалье, мог в свое время сделать себе карьеру на полусотне песенок… Сегодня — при назойливости «ящика», после революции, учиненной выпуском дисков и кассет, — это больше невозможно! За месяц приедается самая лучшая песенка, и вам начинают совать в нос новую. То же и с кино. Телевидение убивает нашу профессию сотнями, если не тысячами фильмов, которыми выстреливает за год. Зрелище приходит на дом, значит, чтобы вытащить людей на улицу, заманить их в кинотеатр, надо изыскивать особые средства. Либо это имя на афише — знаменитость, суперзвезда. Либо нужно проделать такую обработку публики, на которую способны только классные специалисты. Хотите верьте, хотите нет, но Шарль не зря брал свои сорок процентов!
Это была первая речь в защиту Шарля Вале, которую услышал Тьебо с начала следствия. Говорил ли Шальван искренне или выигрывал время, пытаясь заставить комиссара отказаться от подозрений по его адресу, причислив продюсера к друзьям покойного?
— Знаете ли вы некоего Робера Дени?
Продюсер поднял глаза к небу.
— Как не знать! Вот уж классический случай! Второстепенный актер, возомнивший себя непризнанным гением и жертвой незнамо какой мафии, которая поклялась задушить на корню талант, коего у него сроду не было! — Он наклонился к окну и заглянул в зал, из которого они вышли. Там было пусто. — Пошло дело! Должно быть, начали снимать. Нам осталось на сегодня еще три плана здесь, а потом мы переезжаем к больнице.
— Куда?
— В Ажен. Нам разрешили снимать там при условии, что будем соблюдать расписание, которое они для нас составили.
Тьебо улыбнулся: здесь условия ставили уже Шальвану. Продюсер истолковал его улыбку по-своему:
— Простите, но я люблю знать, на каком я свете, особенно в начале съемок! — Чувствовалось, что он на самом деле тревожится.
— Почему вы отказались принять Дени, когда он просил вас об этом?
Шальван насупился.
— Зачем он хотел со мной встретиться?
