— Говорите номер, — Василий Алексеевич взял с журнального столика блокнот, карандаш и приготовился записывать.
— Сейчас, — сказал Акимов. — Сейчас. Двести тридцать четыре… Нет, двести тридцать два… — Он похлопал себя по карманам пиджака, потом поскреб стену за собой.
— Ну так что же? — нетерпеливо поднял глаза Кузовкин.
— Понимаете, — беспомощно сказал Акимов, — номер у меня в записной книжке, а на память не помню.
— А книжка где?
— В брюках. — Акимов потупился. — В заднем кармане. Я ее чувствую, а достать не могу. Наверное, придется ждать до утра, пока в Лаборатории кто-нибудь не появится.
От смущения он ерошил и без того растрепанные волосы.
— Черт с вами, — устало сказал Кузовкин. — Торчите теперь в стене как гвоздь. Безобразное отношение, просто безобразное.
Он не стал уточнять, к чему именно, хотя и без того было ясно, что имеется в виду и непонятная работа Акимова, и уютная квартира Василия Алексеевича, и его же, Василия Алексеевича, душевное равновесие.
Он сделал круг по комнате, стараясь лишний раз не наступать на пушистый ковер на полу, потом взглянул на часы и вдруг всплеснул руками.
— Боже мой! Как я мог забыть?
— Что-нибудь случилось? — участливо спросил Акимов.
— Он еще спрашивает! — огрызнулся Кузовкин. — Ко мне сейчас гость должен прийти. Между прочим, дама. Как я ей буду все это объяснять?
— Симпатичная? — спросил Акимов и невесело улыбнулся.
— Что вы себе позволяете? — Василий Алексеевич даже чуть покраснел от возмущения и надулся. — Это моя невеста. Прошу оставить ваши двусмысленные смешки.
— Я и не подразумевал ничего такого… — растерялся Акимов.
— Вот именно! Такого! Ничего такого и быть не может, — с достоинством сказал Кузовкин.
— Почему же? — раздумчиво произнес Акимов.
Василий Алексеевич подозрительно уставился на него, и в этот момент в дверь позвонили. Кузовкнн сорвался с места и забегал по комнате.
— Вот, пожалуйста, она! Какой кошмар! Что я ей скажу? Знакомьтесь, пожалуйста, это товарищ Акимов. Зашел в гости, понимаете ли, только брюки на работе оставил. Какой кошмар! Что же делать?
Акимов, весь преисполненный сочувствия, заелозил, с ощутимым усилием пытаясь забраться поглубже в стену. Затем, убедившись в бесплодности своих попыток, пошарил вокруг глазами.
— Накройте меня чем-нибудь, — громким шепотом подсказал он Кузовкину.
Тот впопыхах содрал с постели покрывало и кинул Акимову, ловко поймавшему его на лету. Звонок зазвонил еще раз.
— Ни звука у меня! — крикнул Василий Алексеевич и кинулся в прихожую.
