Страшная догадка потрясла меня: лодка попала на илистое место, и ее засосало. Я начинаю понимать всю трагедию нашего положения. Если освободиться от балласта совсем, то, может быть, мы и всплывем. Но вдруг окажется, что миноносец будет где-нибудь поблизости или даже рядом с нами? Нам грозит неминуемая гибель. Оставаться так до ночи — лодка еще крепче прилипнет к морскому дну.
На лицах команды разлита тревога, тупая покорность перед судьбою.
Застывшими глазами смотрит на нас покойник, и рот разинут, как бы хочет крикнуть:
— Никуда вам не уйти отсюда!..
И, подавленный, я думаю: неужели нет выхода?
— Уберите труп! — сердито приказывает командир.
Несколько человек бросаются к покойнику и прячут его в носовую шахту, под настилку.
Командир смотрит на свои карманные часы и уверенно говорит:
— Пустяки! Посидим еще немного здесь и тронемся в путь. Прямо в свой порт. А пока что каждый по-своему может веселиться, как сказал однажды черт, садясь голым телом в крапиву…
Он улыбается, улыбаются, точно по команде, и все другие. Мы верим в счастливую звезду командира, верим в то, что он знает «Мурену», как редко кто знает свою жену.
Командир разговаривает по-немецки с капитаном.
Мы слушаем и не понимаем. Тут же и другие офицеры стоят. Капитан старается улыбнуться, но по лицу его расползаются гримасы:
— Оказывается, не хочет, чтобы мы погибли от немецкого миноносца, — переводит командир. — Желает нашей лодке спастись. Вот вам и патриот.
Офицеры уходят в кают-компанию. Я спрашиваю самого себя: а какие могут быть желания у каждого из нас, если попасть в положение капитана к немцам?..
Меня толкает моторист Залейкин.
— Ну что, брат?
— Ничего.
— Как ничего? А почему же, скажи мне, у барана хвост опущен, а у козла кверху задран?
Залейкин сделал короткую паузу и серьезно наказывает мне:
— Нет, ты подумай над этим. Вопрос, можно сказать, философский. В нем смысл жизни скрывается…
— Ах ты, трепло этакое! — смеются матросы.
Залейкин глянул на всех, хитровато улыбнулся.
— Эх, братва! Недавно случай со мной произошел…
— А ну, дружба, позвони малость, потешь команду, — пристают к нему матросы.
— Тут не потеха, а факт был, — начинает Залейкин. — Вот как нужно это понимать. Да… Иду я ночью по городу. Поздно уж. Людей мало. Глядь — по тротуару горняшка плывет, покачивается, как лодочка на легких волнах. А за нею, в кильватер, важно этак, пес шествует. Здоровенный кобель, что твой телок годовалый. И породы — сенбернар. Я ближе и ближе к горняшке — пристал к ее борту. Ну, а дальше — сами знаете: тары-бары, ночевали в амбаре. Идет дело на лад. Гуляем по городу. Проходим мимо одного сада, вдоль забора. Тень от деревьев. Место, думаю, подходящее.
