Хоть оба и были в камуфляже, но он не скрывал принадлежность мужчин к миру обеспеченных и привыкших отдавать распоряжения.
— Не по душе мне когда ситуация выходит из-под контроля, — откровенно признался Савельев. — Да и тебе, Юрий Петрович, как я погляжу, тоже.
В ответ собеседник коротко кивнул, плотно сжав губы волевого рта, и поправил ремень висевшего на плече охотничьего ружья.
— Хорошо, хоть семья здесь, — всё же добавил Артемьев. — И всё равно неспокойно мне. Что мы можем с этими ружьями против толпы? Как ты сам знаешь, на весь посёлок набралось всего девятнадцать стволов вместе с пистолетами. Если поле зут одновременно с разных сторон, — конец нам всем. Это и нервирует меня. Охрана вся разбежалась. Да и толку от неё всё равно никакого не было. Дармоеды, как ни приеду — постоянно дрыхнут на посту. — Юрий Петрович недовольно цыкнул уголком рта, помолчал недолго и продолжил: — Они первыми начнут показывать мародёрам, какие дома грабить, да и сами полезут вместе с остальными сволочами… Пулемётов бы штук десять сюда. Тогда охладили бы пыл любой толпы.
— Где ж их взять-то? — хмыкнул Савельев.
— У меня свояк служит на оружейном складе. Сколько раз я ему предлагал перейти на продовольственный! Помог бы, есть такая возможность. Не хочет. Я, говорит, солдат, а не крыса складская, чтоб тушёнку воровать.
— Если у тебя свояк такой правильный, то все твои мечты, Юрий Петрович, о пулемётах, мечтами и останутся, — заметил Савельев. — Хотя должен признать, что сам не отказался бы от такой защиты. Ситуация действительно критическая, зан иматься самоуспокоением нельзя. Эти гады никого из нас не пожалеют. Мы для них и есть олицетворение того самого зла, что губит Россию, за которую все они так радеют с пеной у рта.
— Тут такое дело, — задумчиво произнёс Юрий Петрович, — у свояка тоже ведь семья есть. Они в городе живут, а там, сам знаешь, что творится. Уверен, он не отказался бы сюда их перевезти. Да и жена моя за свою сестру и племянников беспокоится. Дом у нас большой, места всем хватит. С продуктами какое-то время проблем не будет. А там, глядишь, что-то да прояснится. Не может быть, чтобы наверху ничего не предприняли.
— Ты действительно веришь, что наверху что-то могут решить? Не прими за оскорбление, Юрий Петрович, но ты будто первый день во власти.
— Это я для самоуспокоения, заниматься которым нельзя, как ты заметил только что, — отозвался нейтральным тоном Артемьев.
«Обиделся всё же», — подумал Савельев, а вслух добавил:
