Но при виде этой худосочной бледной и невзрачной бабы у него сразу появлялось убеждение: если взять с неё хоть рубль, то домой за несколько сотен вёрст ей придётся пешком возвращаться.
А про секс даже заикаться не хотелось.
Ширяев удивлялся себе, ибо давно уже не жалел никого, исповедуя простую житейскую мудрость: живя на погосте, всех не оплачешь.
Разрешение на длительное свидание она получила, даже не предполагая, что думает о ней начальник оперчасти.
Её, вещи и привезённые продукты подвергли тщательному досмотру, после чего Елену отвели в комнату с дешёвенькими обоями, с занавесочкой на небольшом, низко расположенном окне.
У стены притулились поставленные рядом две односпальные кровати с провис шими панцирными сетками, с худыми матрасами, застиранным до серого цвета бельём, и казёнными синими одеялами с двумя чёрными полосками в ногах.
Посредине комнатки стоял старый стол с четырьмя расшатанными табуретами по сторонам. Давно не крашеные, облупившиеся полы нещадно скрипели, как и кровати.
От всей комнатки веяло убогостью, унынием и тоской скорого расставания.
Ивана привели не сразу.
Он, в чёрной телогрейке с нашитым на ней номером, в чёрных валенках и такого же цвета стёганых ватных штанах, замер на пороге, держа в красных с мороза, задубелых руках измочаленную шапку. Лицо тоже красное и исхудалое, губы потрескавшиеся и сухие, зелёные глаза колючие и настороженные. Очень короткая стрижка придавала ему вид жёсткий и даже злой.
Елена пошла навстречу, но остановилась нерешительно посреди комнаты, глядя на мужа.
А тот глядел на неё.
Наконец, она произнесла:
— Здравствуй, Ваня…
— Здравствуй, Лена, — простуженным голосом ответил Иван. — Как добралась?
— Хорошо…
Елена пошла к мужу и тихо прижалась к нему.
— Холодный…
Иван нерешительно обнял её.
— Я ждал тебя. Очень…
— Пойдём к столу, Ваня. Я покормлю тебя.
Первым делом Иван сбросил с себя зоновскую робу и переоделся в спортивный костюм, привезённый женой. На длительных свиданиях это разрешалось. Долго рассматривал простые домашние тапочки и новые шерстяные носки, будто видел такое впервые в жизни.
После сходил, помылся, пытаясь хоть ненадолго отогнать впитавшийся в самые поры лагерный дух.
Потом только сел к столу с немудрёной домашней едой. И тоже долго не притрагивался ни к чему, хоть и видела жена в его глазах истосковавше гося по нормальной еде человека, измученного постоянной полуголодной жизнью.
Он вообще был немного заторможенным: вероятно никак не мог осознать своей пусть мнимой, пусть короткой, но свободы.
