).
Незадолго до прибытія Государя в Варшаву, возвратилась из Парижа присланная туда к нему польская депутація. Император, выслушав адрес, произнесенный сенатором графом ЗамойсКим, сказал: „Я искренно тронут чувствами польскаго народа, вами переданными. Уверьте его моим именем, что мною руководить желаніе — возвратить ему существованіе. Соединяя его с народом одного с ним происхожденія — славянскаго, я упрочиваю
его благосостояеіе и спокойствіе: видеть его счастливым — считаю лучшею себе наградою" (>14).
Государь пріехал в Варшаву 81 октября (12 ноября) и оставался там до 18 (80) ноября. Наследующій день по его прибытіи, представлялись ему сановники Царства, и в числе их прибывшій из Вильны Огинскій, ходатайствовавшей, еще во время пребыванія Государя в Париже, о дозволеніи дворянству наших западных губерній—прислать депутацію в Варшаву. Император Александр, изъявил согласіе принять депутатов только трех губерній: виленской, гродненской и минской. Огинскій, войдя в кабинета к Государю, тогда бывшему в польском генеральском мундире и в ленте Белаго Орла, был встречен им холодно, даже сурово. Император, однакоже подав ему руку, завел речь о последней войне. „Вся Франція — сказал онъ—вооружилась, и, не смотря на то, в продолженіи одной недели, гидра была низвергнута. Я вторично вступил в Париж, потеряв не более пятидесяти человек.... Такія чрезвычайный событія встречаются веками.... Другія были предусмотрены и случились, потому что я так хотел и дал в том слово.... Пусть жители этой страны ожидают исполненія моих обеіцаній с терпеніем и доверіем.... Я сделал все, чтб было возможно.... Остальное будет исполнено, но не вдруг. Имейге ко мне доверіе. Я заслужил его всем, что мною для вас сделано".
Огинскій отвечал, что он уверен в благосклонности Государя к Полякам. но жаловался на то, что в Вильне было запрещено говорить о Царстве Польском и о предположенной для него конститудіи. По словам его: „редактор Литовской Газеты получил выговор за статью о Варшаке.
8
Никто не смеет упоминать Польшу и Поляков, и учрежденія новаго царства также мало известны у нас, как еслибы мы находились в нескольких тысячах верст от Варшавы." Государь обещал написать о том Римскому-Корсакову. Когда-же Огинскій спросилъ—примет-ли Его Величество депутацію литовскаго дворянства—Император отвечал: „ночему-же нет? Только не касайтесь тонкой струны, которая поставила-бы меня в непріятное положение.... Я но могу допустить, чтобы вы просили меня о присоединсніи вапіих областей к Польше.... Не должно подавать повода к мысли, что вы о том просите; пусть лучше думают, что я сам этого желаю.... Я знаю, что вы недовольны своим положеніем.... Но никто не должен предполагать, чтобы я когда-либо вздумал отделить эти области от Россіи.... Напротив, я хочу скрепить связь соединяющую их с моею Имперіею улучшеніем участи моих польских подданных.... Вы недовольны и имеете к тому повод, пока на-равне с своими соотечественниками не будете пользоваться благами конституціи; вместе с нею, присоединеніе вас к Россіи установить доверіе и совершенное согласіе между обеими націями. Мое убежденіе в пользе этого дела еще более утвердится, когда войска и гражданскіе чиновники Царства останутся в будуіцем такими-же, какими нахожу их в настоящее время.... Когда это правительство сделается образцовым, и все увидят на опыте, что учрежденіе его не имеет никаких неудобств для Имперіи, тогда будет мне легко довершить остальное.... Еще раз скажу вамъ—верьте мне и не ставьте меня в непріятное положеніе".
