(et sera faite conformément aux principes du droit public). Это предложеніе возбудило страшный шум. Гарденберг, глухой и по тому имевшій привычку говорить весьма громко, совершенно выйдя из себя, кричал: „к чему заводить речь о народном праве?... Это разумеется само собою
>44.--„Если это разумеется само собою,— отвечал Талейранъ—то еще лучше сказать о томъ
>44.... „К чему тут народное право?—спросил Гарденберг.—„К тому, что вы здесь“—сказал Талейран. Спор продолжался до тех пор, пока лорд Кестельри уговорил разгорячившихся дипломатов принять предложенную фразу, несколько в ином виде. Свидетель бурной сцены Генц не мог удержаться, чтобы не сказать в слух: „Нынешій день принадлежите исторіи конгреса. Не мое дело разсказывать, чтб происходило здесь, потому что этого не допускают мои обязанности, но настоящее совеіцаніе не пройдете незамеченнымъ
>44 (
>26).
Очевидно, что предложеніе Талейрана — созвать собраніе, на котором представители Шварцбурга и Лихтенштейна о-бок с уполномоченными Велико-британіи и Россіи, совещались-бы о делах Европы, было чистою утопіей. Но хотя на венском конгресе в действительности не было ни одного общаго собрата уполномоченных, и все важнейшіе вопросы решались представителями пяти великих держав: Россіи, Австріи, Англіи, Бруссіи и Франціи, однакоже Талейран. во имя „законности>44, пріобрел сочувствіе второстепенных германских владетелей, думавших видеть в нем своего защитника от притязаній Пруссіи. Нетрудно было ловкому дипломату довершить этот успех, пользуясь недоразуменіями возникшими в среде прежних союзников, по саксонскому и польскому вопросам. Отстаивая Саксонію, он становился во враждебное положеніе к.Пруссіи и Россіи, и по тому должен был искать опору в Австріи и Англіи. Но аветрійскій и великобританскій министры руководились совершенно иными видами. Меттерних хотя и опасался близкаго соседства Россіи и Пруссіи, однакоже считал немыслимым, заключив союз с Французами, снова подвергнуть Германію их нашествію, а Кестельри, желая образовать сильную державу между Россіею и Франціей, склонялся в пользу Пруссіи и даже готов был пожертвовать Саксоніей, лишь-бы не допустить Императора Александра овладеть всею Польшею. Меттерних, не отваживаясь явно противиться видам Роесіи и Пруссіи, обещал Саксонію прусским министрам, ежели они будут настаивать на разделе варшавскаго герцогства, и в тоже время предложил Императору Александру содействовать ему на счет пріобретенія Польши, если он согласится, чтобы Пруссія не получила Саксоніи. Но Государь, разгадав двуличіе австрійскаго министра, недопустил обмануть себя и сообщил сделанное ему предложеніе Гарденбергу, что заставило Мет-терниха отпереться от своих слов. Император Александру справедливо разгневанный такою дерзостью, явно выразил презреніе лживому дипломату, называя его „писаремъ
