Впрочем, по сути сказанное Сюзан было правдой. Я не очень-то знал Библию. То же можно сказать и о Коране, и о всех прочих святых книгах.
— А что это за Десять заповедей? — спросил Холлус.
— Э-э-э… Не убий. Не прелюбодействуй. Не возжелай… э-э-э… что-то насчёт осла, по-моему.
— Понимаю, — сказал Холлус. — Но, насколько мы сумели определить, Создатель никогда ни с кем напрямую не общался. Ведь даже вриды — которые, как ты знаешь, проводят половину жизни в активном стремлении наладить такую связь, — даже они не могут похвастать успехами. Не знаю, каким образом такие заповеди могли быть переданы какой-либо форме жизни.
— Ну, если мне не изменяет память, Бог начертал их огненным пальцем на каменных дощечках.
— Это зафиксировано на видео? Оно не может сойти за твой «дымящийся пистолет»?
Я улыбнулся:
— Этот фильм — драма, беллетристика. Десять заповедей якобы были даны тысячи лет назад, а фильм сняли лишь полстолетия назад.
— О-о.
— И всё же многие люди считают, что у них прямая связь с Богом — что он слушает молитвы.
— Бред, — заявил Холлус. Стебельковые глаза остановились, и он сказал: — Прости, я знаю — ты умираешь. Это сподвигло тебя помолиться?
— Нет. Но моя жена Сюзан молится.
— И её молитвы остаются без ответа.
— Да, — мягко ответил я. — Ответа нет.
— А каким образом представители твоего вида могут примирить свои молитвы с реальностью — с тем, что почти все молитвы остаются без ответа?
Я легонько пожал плечами.
— Мы говорим что-то вроде «на всё есть своя причина».
— А, философия вридов, — заметил Холлус.
— Мой малыш спросил, может, я сделал что-то не так — не мог ли я заболеть раком из-за этого.
— А ты действительно сделал что-то не так?
— Ну, я никогда не курил… Думаю, я мог бы правильнее питаться.
— Но сделал ли ты что-то неправильное в моральном плане? Эти Десять Заповедей — не нарушил ли ты какую-нибудь из них?
— Если честно, я даже не знаю наизусть все десять. Но не думаю, что я совершил что-то ужасное. Никогда не убивал, никогда не изменял жене. Никогда ничего не крал — по крайней мере, став взрослым. Я никогда… — сказал было я и запнулся. Я подумал о Гордоне Смолле, и на ум пришли события тридцатилетней давности. — К тому же я не могу поверить, что заботливый Боженька стал бы наказывать тем, что я испытываю, кого бы то ни было — за какие угодно проступки.
— «Заботливый Боженька», — повторил Холлус. — Я также слышал словосочетания «любящий Господь» и «сострадающий Господь».
Он уставил на меня оба стебельковых глаза и сказал:
