— Оно! Самородок! Тяжелющий какой! Мне ли не знать! Полжизни на старанье маялся — столько их перевидал, другому и не приснится. Да только все в чужих руках… — Захарыч перекатывал самородок из ладони в ладонь, колупал ногтем, обдувал и даже попробовал потискать двумя желтыми зубами, сохранившимися во рту. Речь его становилась все бессвязней и отрешенней, как будто старик погружался в другой мир, мир воспоминаний. — Натакались на тебя, миленький, ничего не поделаешь. Ишь ты, поросенок! Мильоны лет пролежал в темени, ан вот и пришлось выглянуть. Вылазь, вылазь, покажись белому свету, дай на тебя людям полюбоваться…
Вереница самосвалов с рокотом ползла в гору. Пора было кончать разговор.
— Ты вот что мне скажи, Захарыч: как с ним дальше поступать? Сдавать его куда надо, что ли? Раз на старанье работал — должен знать.
Лесник растерянно посмотрел вокруг.
— Обожди чуток, Тимоша, я сейчас. Из ума ты меня вышиб своей находочкой. Погоди, сейчас мы это дело обмозгуем… — Руки его по-прежнему оглаживали самородок и оглаживали так нежно и ласково, словно держали не холодный, бесчувственный металл, а живого, пушистого цыпленка, только что вылупившегося из яйца.
— Перво-наперво надо его свешать, — сказал Захарыч.
— Взвесить? Зачем?
— Должны узнать, сколько найдено. А как же? Самородки прежде всего весом определяются.
Самосвалы уже подошли. Один из них пристраивался под ковш. Барсуков полез в кабину:
— Вот ты и сходи да взвесь. Делать тебе все равно нечего.
Захарыч оторопело смотрел на широкую спину Тимофея:
— Доверяешь, Тимоша?
Тимофей оглянулся и махнул рукой:
— Вполне! Действуй!
Он уселся в кресло и взялся уже за рычаги. Но старик вдруг закричал:
— Стой! — он вскочил на гусеницу, протиснулся в кабину и стал торопливо совать в руки экскаваторщику самородок: — Тобою найдено, ты и хорони. Мне не с руки такую ценность таскать. Оборони бог — потеряю, сердце кровью изойдет…
— Ты вроде боишься его, Захарыч, — заметил Барсуков и швырнул самородок на старое место, на телогрейку.
— Боюсь, Тимоша. Ну его к ляду! На душе спокойнее будет.
Тимофею захотелось подразнить старика, к он небрежно сказал:
— Нашел тоже ценность. Металл есть металл. Хоть бы и век его не находил, не заплакал бы…
Барсуков, разворачивая стрелу, увидел бредущего по откосу старика. Лицо его выражало сердитый укор и недоумение: как можно так относиться к золоту? Барсукову некогда было ни обижаться, ни вступать в спор: самосвал стоял под ковшом, из кабины высунулся водитель и орал что есть духу:
