Все мое тело отозвалось этому желанию, и жар, вспыхнувший во мне, разгорелся еще сильнее, когда в него влилась сила моего желания.
Шант на короткий миг отстранился и, прижавшись губами к моему уху, прошептал:
— Ты все изменила.
Я попыталась вздохнуть и, когда мне это наконец удалось, только и сумела выговорить в ответ:
— Хорошо.
В его улыбке читались страсть, радость и печаль одновременно. Мое сердце сжималось, когда я всматривалась в каждую черточку его лица и надеялась, что никогда не забуду увиденного.
Когда Шант подхватил меня на руки, мне почудилось, будто я снова лечу — в спальню, к кровати.
А потом мы вместе воспарили туда, где я уже и не чаяла побывать.
Ничто. Не. Меняется.
Я проснулась одна.
Нагая.
Сладостно изнуренная.
Приятно опустошенная.
Но — одна.
Если не считать рослой рыжеволосой амазонки с мечом, которая сидела в кресле у двери в спальню. На ней были джинсы и футболка, и когда она повернулась ко мне спиной, чтобы убрать меч в ножны, под натянувшейся белой тканью футболки стали заметны два высоких длинных бугра.
— Я — Гури, — сообщила амазонка. Таким голосом могла бы говорить женщина-терминатор, боевая подруга Арнольда Шварценеггера. Скучающая женщина-терминатор. — Я здесь, чтобы защищать тебя. Я…
— Шаддай, — закончила я за нее и, отвернувшись к стене, натянула одеяло на голову.
Чертовски верно сказано: ничто не меняется… И псих уж точно не изменится. Я продрогла до костей, и меня затрясло. Потом мне захотелось заплакать.
Нет, неправда. Мне захотелось завопить. Потребовать, чтобы рыжая доставила меня к Шанту.
Вместо этого я уткнулась лицом в подушку и крепко стиснула зубы. Мне стало страшно.
Что сделают с ним за то, что он нарушил обычай своего племени? Кажется, он что-то говорил про отверженных… Господи, какой же эгоистичной сукой я была! Эгоистичной сукой, которая вот-вот заревет белугой.
Прекрати. Прекрати, прекрати.
Зазвонил телефон. Наверное, звонят из «Ривервью». Или полиция. Или те и другие. Не обращая внимания на звонок, я перекатилась, рывком села, старательно придерживая одеяло у подбородка.
— Эй, терминаторша! Хочешь подраться?
Гури уставилась на меня. На ее бесстрастной физиономии ясно читалось: «Расчету не подлежит». И она снова приняла скучающий вид.
Я встала с постели, натянула джинсы и футболку — только черную — и протиснулась мимо Гури в скудно обставленную гостиную. Почти весь пол в этой комнате был вместо ковра устлан гимнастическими матами. Пройдя по мягкому синему пластику, я остановилась в самом центре гостиной. Повернувшись лицом к терминаторше, я приняла классическую стойку сайокана — руки подняты, ноги расставлены — и жестом поманила ее к себе.
