— В душ я хожу один.
— Наверное, они выясняют, кто твои дружки.
— Не знаю, сэр, но меня это не удивило бы. Я этого ждал.
Я знал, что фэбээровцы взялись за Фростбург, хотя сам их не видел. В тюрьме тайны долго не живут, особенно когда появляются с вопросами люди извне. По-моему — кое-какой опыт имеется, — это очень неуклюжий способ выяснить мою подноготную.
— В общем, они опять здесь, — говорит он. — Нагрянут в десять часов. Предупредили, что быстро не уйдут.
До десяти остается пять минут. У меня опять сводит живот, и я пытаюсь глубоко дышать, не показывая волнения. Пожимаю плечами — подумаешь, мол.
— Кто на этот раз?
— Мне не сообщили.
Через несколько секунд звонит его телефон. Трубку снимает секретарша.
Все та же комната по соседству с кабинетом начальника тюрьмы. Сам он, конечно, отсутствует. Передо мной опять Хански и Эрарди, а также агрессивный молодой человек по фамилии Данливи, заместитель федерального прокурора из Южного дистрикта Виргинии, из Роанока.
Я стал важной персоной, вызвал доверие и любопытство. Теперь меня допрашивает более представительная бригада.
Данливи в этой троице младший по возрасту, но он федеральный прокурор, а эти двое — просто копы, пускай и федеральные. Поэтому Данливи сейчас главный и исполнен важности — навидался я таких. На самом деле он получил диплом юриста всего лет пять назад. Полагаю, говорить будет в основном он.
— Сами понимаете, мистер Баннистер, — начинает он до омерзения снисходительным тоном, — нас бы здесь не было, если бы ваш небольшой рассказ не вызвал кое-какой интерес.
«Кое-какой»? Ну и фрукт!
— Можно называть вас Малкольм?
— Лучше мистер Баннистер и мистер Данливи — пока так, дальше будет видно. — Я заключенный, и меня уже много лет не величали «мистером Баннистером». Мне нравится, как это звучит.
— Пожалуй. — Он быстро сует руку в карман, достает крохотный диктофон и кладет его на середину стола, между ними и мной. — Я бы хотел записать наш разговор, если не возражаете.
Это уже огромный шаг вперед. Неделю назад Хански и Эрарди ленились достать ручки, а теперь правительство намерено фиксировать каждое слово.
— Мне все равно, — бросаю я, пожимая плечами.
Он включает диктофон и говорит:
— Итак, вы утверждаете, что знаете, кто убил судью Фосетта, и хотите сообщить эту информацию в обмен на освобождение. Выйдя, вы желаете получить защиту. Таковы условия договоренности?
— Пожалуй, — отвечаю я, копируя его.
— Почему мы должны вам верить?
