…Сменщик приехал в середине января. Толя проснулся от шума — кто-то хозяйничал в избе. Открыл глаза и не сразу поверил себе; зажмурился, снова открыл глаза во всю возможную ширину и лишь после этого вскрикнул:
— Юрка?! Как ты тут очутился?
— А где мне быть, педагог? Где мне, по-твоему, надо быть?
Было уже поздно, но Юра настоял на том, чтобы сейчас же идти осматривать хозяйство. Ночь выдалась теплая, безветренная и лунная. Толя шел впереди, уверенно показывая дорогу. На берегу темнели хорошо утоптанные бобриные тропки, валялись деревья с характерными коническими погрызами, и хотя зверьков не было видно, присутствие их для опытного, глаза казалось настолько несомненным, что строгое, очень похудевшее во время болезни Юрино лицо с каждой минутой прояснялось.
К старице Верхней, где Толя расселил ручных бобров, добрались уже под утро.
— Гляди! — прошептал Толя, прижимаясь к стволу дерева.
На снегу, рядом с черной проталиной, мелькнула какая-то тень, раздался звонкий удар хвоста, и по воде пошли круги.
— Старшина, — шепнул Толя. — Подожди…
Он набрал воздуху и засвистел тот мотив, который перенял когда-то в заповеднике от Брониславы Николаевны. Он свистел сперва очень тихо, почти неслышно, потом все громче и громче. Неожиданно на поверхности черной полыньи показалась мокрая бобриная голова. Старшина перевалился на снег, повернулся в сторону берега, прислушался, поднялся на задние лапы. Через минуту рядом с ним показался маленький черный бобренок, который теперь заметно подрос и поправился, но все еще был намного меньше своего рыжего товарища.
Бобры стояли на льду, расчесывая передними лапками мех на животах, наклонив головы, и их темные внимательные глаза выражали задумчивость.
«Признают», — подумал Толя и оглянулся на Юру Вологдина. От неосторожного движения хрустнула ветка. Маленький бобренок мгновенно соскользнул в воду, а за ним, несколько медленнее, не теряя присущей ему степенности, скрылся и Старшина.
Кругом было совершенно тихо, как бывает иной раз в сибирских лесах. Даже ветер не шумел, даже хвоя на высокой, чуть наклонившейся над берегом сосне не перешептывалась. Секунду Толя и Юра стояли в глубокой задумчивости, потом, разом оттолкнувшись палками от наста, по крутому береговому склону съехали на лед. Близ продушины на снегу виднелись характерные лапчатые следы, точно тут стоял большой гусь, и ясно различалась округлая черта от хвоста, на который бобр опирался, прислушиваясь к свисту.
