Но глядя на ухмылку Люка, могу сказать со всей ответственностью: его никак нельзя назвать неудачником, и, значит, Тейлор начнет на него охоту.
Так, если мое безумие в ближайшее время не закончится, мне придется приложить все силы, чтобы избавиться от этого бреда. Я все еще смотрю на него. И, конечно, он ловит меня на этом. Когда я вижу, что он не дышит, я понимаю, что со мной то же самое. Делаю глубокий вдох. Он замечает это и тоже вдыхает. И улыбается. И завязывает мои внутренности в один большой узел. Блин…
— Люк, есть мысли? — Мистер Сангетти стоит прямо перед нами. Как, черт возьми, он тут оказался?
Люк откидывается на спинку стула, сплетая пальцы в замок за головой, и выпрямляет, скрещивая, свои длинные ноги под столом. Его взгляд направлен вверх на мистера Сангетти.
— Ну, единственную причину на самом деле выделить нереально. Первый Крестовый поход даже не был религиозной войной. Думаю, Римский Папа Урбан боялся, что Константинополь нападет на него, поэтому искал способ выиграть время и улучшить свое положение.
На секунду мистер Сангетти замирает, широко распахнув глаза, а затем поворачивается и идет к передней части класса.
— Ну, полагаю, это может считаться одним из мнений по данной проблеме. — Он поворачивается лицом к ученикам. — Необязательно верным. Но все же мнением.
Люк подается вперед, его глаза блестят. Но на лице спокойная улыбка.
— Ну, если в это вы не верите, существует так же версия, что Крестовые походы — просто большой план по захвату власти, а еще есть мнение, что кучке французской знати было настолько скучно, что они не знали, чем еще заняться.
И старое клише «его спас звонок» становится реальностью, вот только не ясно, кого именно он спас: Люка или мистера Сангетти.
Я поворачиваюсь к Люку.
— Люцифер?
— Да, Мэри Фрэнсис?
Я негодующе смотрю на него.
— Твое имя Люцифер? Как у дьявола?
На его лице снова эта непонятная хитрая усмешка.
— Во плоти. Это обычное имя для тех мест, откуда я.
Я встаю из-за парты.
— И где же это?
Его глаза вспыхивают, голодные, напряженные.
— Там, где ты никогда не бывала.
Я вздрагиваю и качаю головой.
— И чего только некоторые родители не творят со своими детьми.
Что-то непонятное мелькает в его глазах цвета обсидиана, пока мы направляемся к выходу из класса.
— Дай-ка угадаю, Мэри Фрэнсис… из доброй семьи католиков с… подожди, не говори мне… восемью детьми?
— Пятью. — Мне не нравится его тон. — До скорого, — говорю я, поворачивая к кафетерию.
