— Послушай, Лайл, — хмуро проговорил я и выразительно посмотрел на него. — Я занимался этой историей с самого начала и знаю кое-какие подробности, о которых не было ни слова в газетах. Полиция попросила репортеров попридержать их, опасаясь, что они вызовут панику. Убийца проникал в дома жертв при помощи отмычки.
— Значит, нужно поставить на обе двери засовы, — вздохнул Лайл. — Но я улетаю рано утром, когда хозяйственные магазины будут еще закрыты… Тод, выручай. Будь другом, поставь завтра засовы.
— Конечно, поставлю, но и засовы не дадут стопроцентной гарантии. Одна из жертв заперлась изнутри на засовы, но убийца аккуратно сделал стеклорезом дыру в стекле около ручки. Я говорю о том случае, когда в газетах написали, будто он забрался в дом, разбив окно. Детективы испугались, что, если написать правду, начнется паника, и домохозяйки станут палить из ружей по мужьям, которые поздно возвращаются домой… Эта поездка необходима?
— В Чикаго каждый год проходит выставка новых электронных товаров, — со вздохом объяснил шурин. — Я не могу ее пропустить.
Лайл работал в отделе снабжения крупной электронной фирмы и регулярно ездил в командировки. Правда, такой продолжительной командировки я что-то не мог припомнить. Обычно он уезжал на один-два дня. Уволившись из армии, Лайл полгода ходил на курсы по ремонту телевизоров и теперь подрабатывал по вечерам, устраняя неисправности в телевизорах. Он зарабатывал около десяти тысяч долларов в год, но их едва хватало, чтобы прокормить семью из трех человек и выплачивать взносы за дом.
— Тогда я перееду к вам на эту неделю, — решительно объявил я.
— Я — не против, — пожал плечами Бартон. — Если, конечно, ты согласен спать на диване в кабинете.
— Репортеры могут спать где угодно, — заверил его я.
— Конечно, с тобой мне будет спокойнее, — улыбнулась Марта. — Но, по-моему, ты напрасно беспокоишься, братец. Чулок убивает только красивых женщин.
— Не сомневайся, ты относишься к их числу, дорогая, — тут же заявил мой шурин.
Марта ласково улыбнулась, хотя и понимала, что красива только в его глазах. Моя сестра не была уродиной, но только ослепленный любовью мужчина мог бы назвать ее красавицей. Худая, с тонкими некрасивыми ногами, но главной отличительной чертой ее был, как и у всех Конноров, тонкий, длинный и острый нос, придававший ей сходство с птицей. Короче, вылитая копия меня, за исключением разве того, что я на двадцать сантиметров выше. В газете меня называли Нос Коннор. Редактор, придумавший это прозвище, уверял, что намекает на мой поразительный нюх на сенсации, но я подозревал, что у большинства моих коллег оно ассоциируется с длинным носом.
