Как ни странно, он не понял того, что я хотел ему сказать. Но это и не важно. Это ничего не значило, будь я хоть навеки лишен возможности что-то кому-то сказать. Важно было лишь то, что я нашел-таки для себя наилучшее место и никогда не должен над ним подниматься. Я должен стать символом худшего из наказаний. Если бы только мой несчастный, измученный, распухший приятель мог получить хоть мгновение передышки… Хотя бы мгновение…
И, словно прочитав мои мысли, солдатик сказал:
— А теперь у меня для тебя есть подарочек. Нам бы хотелось, чтобы этот замечательный парень после всех экзекуций остался в славной форме, а для этого надо, чтобы он не ленился.
И я различил рядом женский смешок.
— Тут одна из самых аппетитных здешних красоток, — добавил он, убирая мне волосы с глаз. — Хочешь сперва взглянуть на нее?
«О да!» — попытался я ответить.
И тут я увидел над собой ее лицо, обрамленное упругими рыжими кудряшками, с прелестными голубыми глазами и румяными щеками, увидел ее губы, тянущиеся меня поцеловать.
— Ну как? Хороша? — спросил меня на ухо солдатик. И обратился уже к ней: — Можешь начинать, милашка.
Я почувствовал, как ее ноги зацепились сверху за мои, щекоча мое тело накрахмаленными нижними юбками, и жаркий влажный лобок притерся к моему члену. Тут же тесные волосистые ножны открылись, впустив мой крепкий жезл, и женщина с изрядным напором опустилась на меня. Я громко застонал, как, казалось бы, стонать под кляпом невозможно.
Юный солдатик улыбнулся надо мной и склонился ниже, одаривая меня влажными глубокими поцелуями. Чудесная жаркая парочка! Я тщетно заметался в своих крепких кожаных узах. Но вскоре красотка поймала для нас обоих нужный ритм, мерно подскакивая и опускаясь на мне, так что большой тяжелый крест под нами вздрагивал и трясся. Наконец я извергся в нее и после этого долго не видел ничего, даже вечернего неба.
Я смутно помню, как спустя некоторое время солдатик подошел ко мне, сообщив, что уже полночь и пора получить еще одну добрую порцию ремня. И добавил, что если я и впредь буду славным парнем и при каждой порке мой приятель будет неизменно в полной готовности, то следующим вечером мне приведут еще одну местную куколку. По его мнению, наказанный беглец обязан почаще общаться с женщинами — это, дескать, усугубляет его страдания.
В ответ я благодарно улыбнулся под своей кожаной затычкой. Да, я готов на что угодно, лишь бы мои муки сделались тяжелее.
И как мне проявить себя этим «славным парнем»? Всячески выказывать свои страдания, дергаясь и извиваясь, производя как можно больше шума? Или пронзая пустой воздух своим страждущим ненасытным копьем? Да пожалуйста, с огромной готовностью! Жаль, я не ведал, надолго ли выставили меня всем на обозрение. Я бы желал остаться там навсегда — этаким вечным символом полного уничижения, достойным лишь презрительных насмешек.
