В забегаловке, облюбованной алкоголиками и разными сомнительными типами, Майкл слыл крутым парнем. Но и в студенческой компании он легко сходил за одного из своих. Заплечная сумка, до отказа набитая компьютерными распечатками, помогала создать нужное впечатление. Ловко маневрируя между двумя этими мирами, он полагался на неспособность окружающих вглядеться в него и понять, кто он такой на самом деле.
«Если бы им это удалось, — думал О’Коннел, — они бы здорово испугались».
Он быстро обнаружил в группе студентов рыжевато-белокурую голову Эшли. Полдюжины молодых людей сидели кружком, жуя, смеясь и переговариваясь. Случись ему оказаться в этой компании седьмым, он держался бы очень скромно. Он без труда сочинял сходившие за правду истории о себе самом — кто он такой, откуда родом и чем занимается, — но в обществе боялся зайти слишком далеко, ляпнуть некстати что-нибудь неправдоподобное и утратить доверие, которое было для него очень важно. Наедине же с какой-нибудь девушкой вроде Эшли ему ничего не стоило покорить ее, притворившись, что он нуждается в женском участии.
О’Коннел наблюдал за студентами, чувствуя, как в нем нарастает гнев.
Ощущение было знакомое; он любил его и в то же время ненавидел. Это был совсем не тот гнев, который он испытывал, готовясь к драке, препираясь с очередным работодателем, или домовладельцем, сдававшим ему маленькую квартирку, или со старой соседкой, досаждавшей ему своими косыми взглядами и бесчисленными кошками. Он мог выступить против любого количества людей и завязать с ними драку — это было ему раз плюнуть. Но Эшли будила в нем совсем иные чувства.
Майкл знал, что любит ее.
Наблюдая за девушкой с безопасного расстояния, никем не замечаемый, он изнемогал. Он пытался расслабиться, но не мог. Он отворачивался, потому что смотреть на нее было больно, но взгляд его тут же возвращался обратно, так как не смотреть было еще хуже. Когда Эшли смеялась, откидывая голову назад и соблазнительно рассыпав волосы по плечам, или наклонялась вперед, слушая кого-нибудь, это причиняло ему страдания. Если же она самым невинным образом касалась чьей-то руки, у него возникало ощущение, что ему в грудь вонзают острый клинок.
После этого Майкл всякий раз еще с минуту задыхался.
Вблизи нее он даже думать толком не мог.
Он нащупал в кармане брюк нож. Это был не швейцарский армейский нож многоцелевого назначения, какой можно было найти в сумках сотен бостонских студентов. Это был увесистый складной нож с четырехдюймовым лезвием, украденный им в магазине туристских товаров в Сомерсете. Обхватив нож рукой, О’Коннел так сильно сжал его, что лезвие, хоть и спрятанное в ручке, тупым краем врезалось ему в ладонь. Чуточка добавочной боли помогает прочистить мозги.
