— Очень глубоко, — заметила Цзян Цин.
— Будь я японцем, я бы совершил сеппуку, расплескав свои внутренности поверх пепла твоих останков.
— Получится мокро и грязно, — ответила она.
Он улыбнулся:
— Тогда я предпочел бы стать индусом, чтобы совершить самосожжение на твоем погребальном костре.
Но у нее уже пропала охота шутить.
— Цин-чжао, — шепнула она.
Она напоминала, что для него непозволительна такая роскошь, как умереть вместе с ней. Надо, чтобы кто-нибудь позаботился о маленькой Цин-чжао.
— Как мне воспитать ее, чтобы она стала такой, как ты? — уже серьезно спросил Хань Фэй-цзы.
— Все хорошее во мне, — ответила она, — берет начало в Пути. Если ты научишь ее повиноваться богам, чтить предков, любить людей и служить правителям, меня в ней будет ровно столько, сколько тебя.
— Я мог бы дать ей знание Пути, как его вижу я, — задумчиво проговорил Хань Фэй-цзы.
— Нет, — возразила Цзян Цин. — Путь не есть часть тебя, муж мой. Даже несмотря на то что боги каждый день разговаривают с тобой, ты все равно настаиваешь на своей вере в мир, в котором все можно объяснить естественными причинами.
— Я повинуюсь богам, — сказал он, про себя же с горечью подумал, что у него просто нет выбора, что даже малейшая отсрочка ритуала — настоящая пытка.
— Но ты не знаешь их. Ты не любишь их творений.
— Суть Пути заключается в том, чтобы любить людей. Богам мы только повинуемся. — «Да и как я могу любить богов, которые унижают и пытают меня при каждом удобном случае?»
— Мы любим людей, потому что они создания божьи.
— Не стоит поучать меня.
Она вздохнула.
Эта печаль ужалила его подобно ядовитому пауку.
— О, если бы ты всегда могла поучать меня! — воскликнул Хань Фэй-цзы.
— Ты женился на мне, потому что знал, что я люблю богов и что эта любовь полностью отсутствует в тебе самом. Так я дополняла тебя.
Как он мог спорить с ней, когда знал, что даже сейчас ненавидит богов — за все, что они всегда делали с ним, за все, что они заставляли делать его, за все, чего они лишили его жизнь?
— Обещай мне, — промолвила Цзян Цин.
Он понимал, что означают эти слова. Она чувствовала дыхание смерти; она возлагала ношу своей жизни на него. Ношу, которую он с радостью примет. Потерять на Пути Цзян Цин — вот чего он больше всего страшился эти годы.
— Обещай, что ты научишь Цин-чжао любить богов и всегда следовать Пути. Обещай, что ты взрастишь ее моей дочерью, равно как своей.
— Даже если она никогда не услышит глас богов?
— Путь принадлежит всем, не только тем, с кем общаются боги.
