Старпом и рулевой наладили пушку, развернули ствол в ту сторону, где приплясывала мина. Старпом крепко прижался плечами к прикладам, и…
И тут раздалась с мостика команда капитана:
— Всем покинуть палубу!
Ха, мне-то не впервой. Залег за комингсом трюма. Лежу, вглядываюсь, наблюдаю. Солдаты попрятались за надстройку, а капитан потоптался-потоптался на мостике и пригнулся. Ха, спрятался, называется! Лысина блестит над фальшбортом!
Тем временем старший штурман и рулевой во весь рост стоят на банкетке и потихоньку двигают ствол орудия, держа на прицеле покачивающуюся мину. Но вот чиф замер, и… Раздалась короткая очередь: пах, пах, пах… Почти сразу грохнуло, затряслось, завизжало. Казалось, пароход подпрыгнул. В уши чем-то резануло, и в тот же миг заболело, засаднило, зашипело.
Я понял, что мина взорвалась. «Это ж надо, наш чиф точно в рожок попал! С первого раза, с первого раза!» Потом до сознания дошло, как по металлической палубе защелкало, зацокало, завизжало. «Осколки! Осколки!» — мелькнула мысль.
Внезапно все стихло, только шум в ушах. Я поднялся и услышал, как далеко-далеко кричат солдаты:
— Коней побило!
— Видишь, лежит всего один!
— А крови сколько!..
Белый конь лежал на боку. Голова его красная от крови. Остальные лошади, пугливо перебирая ногами, жались к бричкам, прядали ушами.
— Белый! Белый! — кинулся я к лошади.
— Отойди, браток. — Гармонист взял меня за плечо. — Без паники! Понимать надо — не человек погиб, а конь. Добрый, правда, конь-то… Друг, можно сказать, верный…
Большой глаз Белого печально глядел в небо, а в уголке, там, где сходятся ресницы, блестела светлым хрусталиком чистая слеза.
