Джоанн сидела, глядя на экран и сжимая в руке бокал с содовой. Потом двумя растопыренными пальцами убрала со лба прядь светлых и мягких волос. Через плечо у нее по-прежнему свисала сумка.
Привычные вещи успокаивают…
Но тут она неожиданно посмотрела на меня и сказала, словно продолжая разговор, который мы с нею начали уже давно:
— Он очень расстроен. Это я о Райане. Очень. Он чувствует себя виноватым в том, что навлек на нас все это. А справляться с чувством вины ему никогда не удавалось. В таких случаях он начинает злиться. Только не воспринимайте это на свой счет.
Вероятно, Джоанн имела в виду его вызывающие заявления о том, что он стреляет лучше всех нас, вместе взятых.
Или намеки на то, что мы трусы, которые боятся конфронтации с Лавингом.
— Я все понимаю. — И я на самом деле понимал его чувства.
Он ведь так до конца и не пришел в себя после той перестрелки в магазине. И дело здесь не в ране, не в том, что он охромел, — с этим Райан в основном смирился. Тут, скорее, вопрос психологии. Как на него это повлияло. Ему пришлось заняться кабинетной работой. А он любил свою профессию патрульного. Этим и его отец занимался, только в Балтиморе. Когда Райана перевели в отдел борьбы с экономической преступностью, отец, как ему показалось, перестал уважать его.
Я припомнил, что родители Райана уже умерли. Интересно, как складывались отношения между отцом и сыном ближе к концу? Мой отец умер молодым, и у меня навсегда остались сожаления о том, что я, слишком занятый, пропустил его день рождения, который оказался последним.
Еще я, конечно, горевал, что из-за ранней смерти он не был на первом дне рождения моего сына.
— Он, само собой, выполняет порученную работу, но не может отдаваться ей всем сердцем, — продолжала Джоанн. — А теперь они все чаще заставляют его заниматься чисто организационными делами.
Она сделала паузу.
— На службе знают, что он стал выпивать. Райан думает, что ему удается это скрывать. Но нет. Такое не спрячешь.
Я невольно подумал, как тяжело было бы для меня самого остаться без моей нынешней работы — не играть больше в смертельные игры с людьми, подобными Генри Лавингу, не спасать жизни своих подопечных.
Но я, понятное дело, не мог обсуждать эту тему с Джоанн. Мне всегда приходится быть крайне осторожным в том, что я сообщаю о себе людям, которых охраняю. Это правило профессии. Они могли случайно что-нибудь выболтать о тебе, если бы попались в руки «дознавателю», или даже в беседе с журналистами. Но есть и другая причина. Пути «пастуха» и его клиента неизбежно и быстро разойдутся. Это так же неотвратимо, как смена времен года. А потому не нужно, чтобы возникали какие-то связующие нити, которые будет трудно рвать с эмоциональной точки зрения. Именно поэтому Эйб Фэллоу всегда учил нас думать об этих людях только как о клиентах, не более того.
