Я молча выслушиваю Джейка. Вот как, помимо всего прочего, еще и гражданское дело? Значит, согласие на мои условия было частью хорошо продуманного плана? Я до того обескуражена, что забываю даже о своем бешеном темпераменте и без сил опускаюсь на диван.
— Послушай, — говорит Джейк, — на этот счет не беспокойся. Дело вовсе не в деньгах. Я просто хочу, чтобы все поскорее закончилось. Итан сказал, что ты собираешься уехать из Нью-Йорка. Если мне удастся уговорить Николь не заводить против тебя дело и уладить вопросы с обвинением в жестоком обращении, ты обещаешь, что…
Он замолкает, словно надеется, что я сама пойму смысл этого низкого предложения и ему не придется пачкаться, подбирая нужные слова.
Но я не даю ему такого шанса. Я смотрю ему прямо в глаза, пока он не выдерживает и не отводит взгляд. Наверное, у Джейка все же остались крупицы совести, если он не может смотреть мне в глаза, когда, собравшись с духом, предлагает продать собственную дочь.
— Мы снимем с тебя все обвинения и заберем заявление, если ты уедешь из Нью-Йорка, немедленно дашь мне развод и откажешься от денег на содержание ребенка. — Он произносит это быстро, как давно заученную фразу, после чего переводит дух. — Ты разом получишь больше миллиона долларов, денег у вас с Хлоей будет предостаточно, а потом ты сама решишь, что делать дальше. Я не хочу быть приходящим отцом, Мира. Ты можешь уехать, куда захочешь. Уезжай. Я готов отказаться от родительских прав, если хочешь. Ей незачем пополнять ряды детей, за которых вечно дерутся мать и отец.
— Господи боже, Джейк! К чему притворяться, будто все это ты делаешь ради меня и Хлои! Скажи только одно. Она беременна? Да?
Он не отвечает, но впервые за все время поднимает на меня глаза.
— Прости, — вот и все, что я слышу в ответ.
Через пару часов Джейк звонит снова.
— Все сделано, — говорит он.
В девять тридцать я звоню Джерри и сообщаю, что скоро он получит бумаги от Итана Баумана. Я держусь деловито и абсолютно спокойно, и если Джерри это и несказанно удивляет — как легко я отказалась от всего, за что боролась так долго и с такой страстью, — то вида он не подает.
— Мира, я считаю, что в данных обстоятельствах ты выбрала наилучший вариант, — говорит он. — Все будет хорошо, я знаю.
— Я тоже это знаю, Джерри. Спасибо.
Когда я вешаю трубку, то чувствую полное онемение во всем теле. Наверное, то же самое испытывает человек перед смертью — когда становится безразлично все, что ты когда-то любил.
