Я изо всех сил пытаюсь справиться с собой, и мне это даже удается, но, когда я открываю рот, чтобы что-то сказать, из него внезапно вырывается то ли всхлип, то ли рык, дикий и утробный. Водитель, который плохо понимает по-английски, смотрит на меня с испугом, после чего поднимает плексигласовую перегородку, отделяющую кабину от салона, наверное чтобы защититься от опасного пришельца, в которого вот-вот превратится тетка, расположившаяся на заднем сиденье его автомобиля.
Джерри не произносит ни слова. Что он может сказать? Он адвокат, а не врач. Но когда он начинает говорить, его голос звучит тихо и мягко.
— Мира, успокойся. Ты слишком разволновалась. Ты же еще не знаешь, беременна Николь или…
— Что значит «слишком разволновалась»? А как мне еще реагировать? Как Джейк может так поступать? Как он может все разрушить — наш брак, «Граппу», лишить Хлою возможности иметь отца! Как может спокойно спать по ночам? Все, сделка отменяется. Никаких условий. Я не дам ему развода! Пусть ждут!
Теперь я кричу по-настоящему, и, судя по голосу Джерри, он держит трубку подальше от уха, чтобы истеричные вопли рыдающей женщины не нарушали священного покоя его благообразной юридической конторы.
— Мира, — спокойно говорит Джерри. — Я знаю, это очень тяжело, но прервать переговоры сейчас — значит сильно усложнить дело. Если ты действительно хочешь получить «Граппу», нужно воспользоваться ситуацией. Давай сделаем так: ты приди в себя, а когда тебе станет легче, мы поговорим.
Я молча киваю и, пробурчав, что мы все состаримся, дожидаясь этого момента, кладу трубку, не попрощавшись. Я сижу и плачу в такси, которое, как я замечаю лишь спустя некоторое время, стоит возле ресторана. Водитель выжидающе смотрит на меня из-за прозрачного стекла.
— Эта здесь, леди?
Я передаю ему деньги и спрашиваю, есть ли у него дети и мог ли бы он их бросить. Что заставляет мужчин так поступать, спрашиваю я. Водитель задумывается, наверное, он только притворяется, будто что-то понял. Однако он отвечает:
— Не знаю, леди. Может быть, тот мужчина испугался, а может быть, просто не любит маму своих детей.
Когда я вновь начинаю рыдать, он отворачивается, чтобы обнулить счетчик.
— Да откуда мне знать? Я же не доктор Фил. — И, пожав плечами, уезжает.
В «Граппе» полным ходом идут приготовления к ланчу, в кухне все прибрано и готово к работе. В кастрюльке кипит куриный бульон, на полке подсыхает свежая паста, а Тони, да благословит его Бог, уже приказал помощникам вымыть и нарезать гору салата эскариоль. Эллен показывает на доску для объявлений, где меня дожидаются два сообщения. Прежде чем начнут поступать заказы на ланч, у меня есть немного времени, чтобы пройти в кабинет и переодеться. В кабинете я стараюсь не смотреть и не садиться на черный кожаный диван, этот жуткий талисман, этого свидетеля преступления, где, так сказать, начался закат моей прежней жизни. Чтобы удержать равновесие, я прислоняюсь к письменному столу и пытаюсь стянуть колготки с обеих ног разом, а потом так же одним движением натянуть поварские штаны. Постепенно во мне начинает расти гнев — знакомое чувство, семена гнева были брошены в землю именно в этом кабинете, и здесь, на этом диване, они дали всходы и пошли в рост.
