— Заткнись белым шарфом, — подает голос Катя.
— Настенька непременно напишет грандиозный роман о великой, но, увы, в силу многих, от нее, разумеется, независящих причин, несостоявшейся любви, который наверняка потянет на Нобеля. Его главная героиня будет воплощением мечты, недоступной для обыкновенных смертных, как вершина духовных Гималаев. А он — жалкий земляной червь… Это будет ультрасовременное произведение, звонкая пощечина нашему хилому, пораженному СПИДом веку.
— Ребенок совсем отощал в этой вашей Москве, — говорит Малаша, обнимая Ларису за плечи. — Может, вареников с вишнями налепить? Или лучше пирожков испечь?
— Настенька, родненькая, отведи мне там хоть какую-нибудь завалящую роль. Я так люблю околачиваться в тени великих предков.
— Ты будешь выносить горшки за Тото Кутуньо, — торжественно изрекает Катя. — Настек, возьми сигарету. Помогает лучше всякого тазепама.
Анастасия закуривает. Кашляет. Ее волнение выдают лишь слегка подрагивающие пальцы.
— Обязательно напишу, — говорит она. — Только ты, Лорка, ошибаешься: это будет ультрастаромодное произведение.
— Настоящая любовь всегда старомодна, — подхватывает Катя. — Как бархат и жемчуга. Напиши. Обязательно напиши про то, что современные мужчины мечтают о сильной, чистой, верной женщине, но встретив такую, прячутся почему-то в кусты.
Малаша подходит к Анастасии и жалостливо гладит ее по спине.
— Да он твоего мизинца не стоит — и не жалей нисколько. В хозяйстве от него никакого проку: гвоздя и того вбить не умеет. Небось, и чего другого не больно разживешься. У Сашки хоть по этой части все как надо.
— А как надо, Меланья Кузьминична? — заводится Катя.
— Будто сама не знаешь.
— Ей-богу, не знаю.
— Правда, дед говорит, оно бывает, что с виду незаметно. С виду оно кажется так себе, зато силу потайную имеет.
— Ха-ха, как интересно! — Катя даже подпрыгивает на стуле. — А что еще ваш дед говорит?
Анастасия вдруг резко встает.
— Пойду искупаюсь.
— И я с тобой.
Катя тоже встает.
— Я на другой берег поплыву.
— Может, лодку возьмем. А, Настек?
— Нет. Я вплавь хочу.
Она уходит, хлопнув дверью.
— А муж ни о чем не догадывается? — Малаша вдруг вспоминает про Ларису, тихонько ахает и закрывает рот кончиком платка. — Ну и дура же я старая. При ребенке.
— Не знаю, Меланья Кузьминична. Так что еще говорит ваш дед?
— Да ну его в болото. Ему б только языком болтать. У самого это дело давно не петрит. Так не догадывается муж-то?
— Папочка ни за что не скажет, если даже и догадается. Он так боится, что мама его бросит, — отвечает за Катю Лариса.
