Михаил Иванович был талантлив во всем. И вот теперь, после смерти Михаила Ивановича, обнаруживается, что он был еще и талантливым писателем.
Его рассказ «Дракон» написан в то время, когда на его правой руке еще не блестело золотое кольцо почетного доктора Стокгольмского университета, даже присуждение ему степени кандидата в столь необычных условиях было под вопросом. Он голодал и наблюдал голод, наблюдал блокадный быт, блокадный «антимир». Я тоже был в блокаде с семьей, правда, не до конца, не до ее прорыва — как Михаил Иванович. И еще одна необычная деталь: он был «матерью-героиней», ибо при нем был ребенок. Жена его, Ольга Сергеевна, картограф по профессии, сражалась на Ленинградском фронте (на самом фронте), да и он ведь работал во фронтовых условиях. Блокада в его «Драконе» запечатлена с глубочайшей верностью. А ведь о блокаде написано до сих пор совсем мало. Ленинградскому руководству правдивое слово о блокаде Ленинграда было что — то отнюдь не по душе…
Александр Иванович проснулся в шесть часов утра, когда раньше обычно начиналась радиопередача, хотя теперь радио уже с месяц молчало. Он долго лежал неподвижно, покрытый одеялами и шубами. Нужно было встать попозже, и таким образом подольше не есть, чтобы день был потом не такой длинный до второй, вечерней еды. В комнате было совершенно темно и очень холодно. Вероятно, думал Александр Иванович, так жили люди тысячу лет тому назад, в ту эпоху, изучение которой было его специальностью как ученого-филолога. Так жили люди в скученных средневековых городах, — без водопровода, без канализации, без электричества, без газет и радио. Так, как сейчас в Ленинграде, бывало во время опустошительных эпидемий, неурожаев, вражеских нашествий, длительных осад. Александр Иванович не раз раньше старался мысленно нарисовать себе средневековый город во время мора, осады или нашествия. Он представлял себе тогда улицы, на которых собаки, трусливо поджав хвост, гложут человеческие трупы, в то время как кругом дымятся пожары, которые некому тушить. Тогда эти представления были мечтами филолога, которые доставляли творческое удовольствие. Теперь они стали реальностью, и насколько более будничной, чем то, что могло представить себе воображение. Александр Иванович старался убедить себя, что ему теперь представляется единственная и необычайная возможность наблюдать жизнь, подобную той, которую раньше он мог только воссоздавать в своем воображении и которая манила его своей чуждостью и отдаленностью. Но мысль эта не доставляла ему никакого удовлетворения.
