– Клянусь чреслами Одина, Отца Отцов, чтобы на свет появились дети, нужно еще кое-что, кроме мыслей и рассуждений! – однажды не выдержал Сьевнар.
Сангриль, округлив глаза, посмотрела на него с искренним недоумением.
Не поняла!
Милая…
* * *
– А ты сложишь стих про нашу любовь? – однажды спросила его Сангриль.
– Ты хочешь этого?
– Конечно, хочу! Любая девушка хочет, чтобы скальды рассказывали другим о ее красоте.
– Это еще зачем? – наигранно удивился Сьевнар, слегка поддразнивая ее.
– Все будут знать про меня!
– И что же в этом хорошего? – он все еще дразнился.
– Завидовать будут! – убежденно сказала Сангриль.
Милая…
И круглые, блестящие глаза совсем рядом, и пухлые, манящие губы…
– Ну, как ты не понимаешь?! Мужчины, умирая, уходят в Вингольв и Валгаллу, за пиршественный стол Одина, – обстоятельно объяснила Сангриль, – А женщины, умирая, поселяются в золотых чертогах богинь Асгарда. Но только самые красивые, только те, кто достойны расчесывать волосы богиням.
– Ты и есть самая красивая!
– Ты думаешь?
– Уверен! – горячо подтвердил Сьевнар. – Что тебе красота богинь? Ты сама красивее, чем они все, вместе взятые!
Сангриль серьезно задумалась.
– Нет, красивее, чем богини, быть не стоит, – озаботилась она. – А то они начнут завидовать, ревновать и не возьмут меня к себе. Пусть я буду такая же красивая, но чуть меньше.
– Хорошо, – покладисто согласился Сьевнар. – Ты такая же красивая, как богиня, но чуть меньше.
Сангриль вдруг отвела глаза и резко отстранилась от него. Надула губы, словно всерьез обиделась.
– А почему это я – меньше? – спросила с явным неудовольствием.
Сьевнар слегка растерялся и не нашелся с ответом. Только продолжал гладить ее ладошку. Потом, в наказание, и ладошку выдернули из его рук.
– Если я больше тебе не нравлюсь, так и скажи прямо! – категорично заявила она.
– Девушка не должна вешаться мужчине на шею, и я не собираюсь этого делать!
– Ну что ты! Нравишься, конечно…
– Нравлюсь? Просто нравлюсь? Может, ты хочешь сказать, что не любишь меня, а я тебе просто нравлюсь?!
Ее голубые глаза даже потемнели от негодования.
– Что ты, милая?! Конечно, люблю!
Иногда она все-таки становилось такой – вредной и едкой, как болотная клюква. Словно злобный дух горных троллей вдруг овладевал ей. Тут уже приходилось только руками разводить. Даже не знаешь, что говорить, если к каждому слову цепляются.
Любимая…
– Не любишь – так и скажи! – продолжала надуваться Сангриль. – Можешь уходить хоть сейчас, я никого не держу!
