* * *
Да, потом Любеня-Сьевнар часто вспоминал тот случай, что сделал его свободным. По-настоящему он задумался о нем только по прошествии времени.
Почему в этот день Гунстам начался до полудня? Все знают, водоворот открывает пасть, когда на землю ложатся вечерние тени, а до этого окрестные воды безопасны, как купель младенца. Почему все-таки Рорик вдруг решил продать его и повез в Хильдсъяв? Почему опытный конунг, знающий море как живот любимой наложницы, не взял на скайд сменных гребцов? Почему так перегрузил корабль железными поделками, что пока их кидали за борт – потеряли время, когда можно было уйти от первых крутящихся волн, рванувшись на веслах? Почему…
Нет, слишком много «почему» получается! Если вдуматься – словно бы неведомая сила нарочно сложила все обстоятельства, чтобы одарить его желанной свободой… Хотя, почему неведомая? Очень даже ведома эта сила! Не ему ли показалось на миг, будто морская пена, кипящая перед глазами, сложилась в родное лицо волхва, что глянуло на него, как живое.
Будь счастлив, сынок! – словно бы опять прозвучало в ушах.
Голос из той, прошлой жизни, которую он почти забыл, взрослея на далеких берегах Свияжского моря, разговаривая на ином языке и живя чужими обычаями. Правда, по прошествии времени, уже трудно понять – было ли это на самом деле, или такие чудесные подробности дорисовала ему услужливая фантазия. Тогда, в Хильдсъяве – просто ошеломление узника, перед которым внезапно распахнулась дверь темницы…
* * *
Теперь, натуго примотанный к твердой деревянной лавке в доме Бьерна Полторы Руки, Сьевнар-Любеня почти все время проводил в забытьи, плавал в дреме, как заблудившаяся ладья в бесконечном море. И мысли, и чувства почему-то все время уносили его в прошлое, в забытое, которое, оказывается, все еще жило в нем.
Против опасений, дружинники спокойно приняли недавнего раба. Сразу начали общаться с ним, как с равным. Так, значит, суждено ему, так предначертано на пряже жизни, говорили воины за длинным общим столом. Люди могут спорить со своей судьбой, ломать ее, как кожемяки шкуру, но она все равно не станет гладкой и податливой, как свежевыделанная кожа. К тому же в дружинах побережья всегда было много пришлых. Главное, – объявить себя свеоном, поклясться в верности Одину и своему ярлу – так всегда было.
Какая разница, чья в тебе кровь, если она закипает при звоне мечей? – рассуждали обитатели побережья. Ярлы сами набирают себе дружины, и только они решают – это издавна повелось. На драккаре ярла Энунда Большое Ухо, к примеру, плавали два воина, чья кожа была такая же черная, как у злобного великана Сурта. А у ярла Тунни Молотобойца был один воин с желтой кожей и глазами узкими, как бойницы для лучников. Борода и усы у него почти не росли, но зато он был быстр и бесстрашен в бою, как молодая рысь. Когда-то все они тоже были рабами, а стали воинами. Судьба…
