Я его спросил, может быть, слишком неуверенным, недостаточно решительным тоном, нельзя ли завести дело а posteriori, задним числом, солидное дело со многими подробностями, на основании моих показаний, данных, если нужно, под присягой, ибо мне известно немало тайн и я готов пойти на разоблачения, которые по-новому, в неожиданном свете, представят прошедшую эпоху; это же просто золотая жила для будущих поколений. В первую минуту медиатор посмотрел на меня ошеломленно, потом его лицо посуровело, и он заметил, что мое предложение — это попытка склонить должностное лицо к фальсификации, а такие вещи подсудны. Будем считать, что я ничего такого не произносил; затем он одарил меня вежливой улыбкой человека, привыкшего наблюдать разочарование других. Да, от него не укрылась моя растерянность, он понимает, что я чувствую себя ущемленным после всего мной совершенного перед судом Истории, но в конечном счете, принимая во внимание убеждения, которых я придерживался в прошлом и несомненно придерживаюсь сейчас, мне бы надо скорее радоваться и чувствовать себя спокойно и уверенно, поскольку Государство, считающее себя демократическим, предоставило такому человеку, как я, возможность свободно и бесконтрольно выражать свой критический настрой. Если же говорить о моих более или менее серьезных правонарушениях, тот факт, что о них не узнали ни соответствующие органы, ни осведомители, также следует рассматривать с положительной стороны как доказательство нашей умелости и эффективности, поскольку, дорогой месье, я ничуть не хочу вас обидеть, но согласитесь, что, начиная подпольную деятельность, человек обычно не ставит себе первоочередной задачей попасть на заметку полиции; при этих словах он разразился грубым смехом потребителя сигар, не гаванских, конечно, а наших, толстых и тошнотворно пахнущих. Провожая меня до лифта, он добавил: в принципе нельзя исключить, что какой-то архивный документ может затеряться, все возможно в нашем грешном мире, даже самые усердные и дисциплинированные служащие совершают ошибки, но он больше не может заниматься поисками моего дела, он и так уделил мне немало своего драгоценного времени, да, говоря откровенно, с учетом своего долгого опыта, он и не верит в пропажу моего досье.
Ночной дежурный смотрит на меня все более и более подозрительно. И то правда, мало кто остается надолго в такой непривлекательной гостинице, где вечно слышен грохот самолетов — отсюда до аэропорта всего полкилометра — и гул шестиполосной автострады. Я всегда удивлялся: это же противоестественно — строить дома вдоль шоссе или у самого вокзала, окнами на рельсы. В этой гостиничке нет даже двойных рам. И стоит потянуть за штору, как она выскакивает из карниза. Но, по крайней мере, никому не придет в голову искать меня здесь, на окраине города, вдалеке от мест, где я обычно бываю; я спокоен, и, если даже хозяин вызовет полицию, им нечего будет мне предъявить. Я чист перед вами, господа. И заплатил вперед за неделю.
