А хмурый человечек все уже основательно обмозговал и понял. Чувствуя устремленные на него взгляды, он обвел руками все четыре стороны света.
— Значит… так… — он рассек пейзаж надвое, будто яблоко, — затем здесь… — разрезал его на четыре части, — вот так и так… — освободил местность от всех излишних деталей. — Это хорошо. Очень хорошо.
Может быть, в этот момент и не раздались звуки органа, но зато каждый, обладавший хоть капелькой воображения, уже различил гул моторов, треск буровых машин, взрывы динамита. Под эту музыку люди стали рассаживаться по машинам.
Стоявший рядом с инженером смуглый кудрявый брюнет с отекшими веками и глазами навыкате, постоянно крививший губы в иронической усмешке (инженер не расслышал ни имени соседа, ни занимаемой им должности), вдруг весело хлопнул его по плечу, давая понять, что теперь все в порядке.
— Вот как дело делается, — произнес он почти с завистью и издал какой-то щелкающий гортанный звук, — взмах рукой, и все переменилось.
Есть ли Бог или его нет, в сущности, безразлично, ибо если действительно Бог создал мир, то совершенно очевидно, что он вскоре бросил его на произвол судьбы. Подобно скульптору, который утратил интерес к начатой работе и закинул ее на чердак, неоконченную и лишенную смысла.
Потому что если бы она его заботила, разве он допустил бы, чтоб ее коверкал любой, кому взбредет в голову? Чердачные мыши или бродяга, случайно заночевавший под крышей? Разве он допустил бы, чтобы плод его рук корежил и то без особых усилий, так просто, за здорово живешь какой-то человек, который только что внизу, в знаменитом ресторанчике знатно нажрался жареной ягнятины, а теперь машет пухлыми с короткими пальцами ручонками, словно избалованный ребенок, демонстрирующий себя перед скопищем теток и дядек, а по сути дела безжалостно кромсает его создание как закланного барашка? И скульптор бы сжалился над своей сухой глиной, а как же не смилостивиться Богу перед этим заливом, городком, виноградниками?
С высоты птичьего полета Мурвица казалась искусно вылепленной детской игрушкой, точной копией настоящего крошечного городка. Даже местная узкоколейка, проложенная по склону над Мурвицей и исчезающая где-то вдали, была похожа на игрушечную. Чем более высокое положение занимали созерцающие местность лица, тем более твердо были уверены в том, что справиться со всем этим пара пустяков. Краски здесь были так чисты, сценография представляла собой такой откровенный кич, что все это и правда не могло быть всамделишным: маленькие красные крыши, темные ряды кипарисов, белые тропинки среди маслин, расчерченные виноградниками холмы. Макет, вылепленный из пластилина.
