Инженер Деспот, спутавший мечту и бизнес, взявший на себя роль обманутого обманщика (чужим бы жители Мурвицы не поверили, а за своим пошли), последним узнает о том, что случилась ошибка в прогнозе месторождения и, значит, все принесенные жертвы были ни к чему. И никто не отвечает ни за что. Как начало строительства, так и его скоропостижная капитуляция совершаются по мановению невидимых «высоких инстанций», которым не больно, и никого не жалко, и вообще дела ни до чего нет, только командовать. Совершив преступление, строители-разрушители стремглав бегут — в новые места, к новым «гаваням». Какая, мол, разница?
А Деспот остается. Сокрушивший свою карьеру, отброшенный женой, как шелуха из-под ног, преданный (в самую темную минуту) и любимой девушкой, которая была, кажется, таким же несчастным существом, как он. Остается совсем один среди чудовищных развалин. Там, где совсем недавно дышала теплом и уютом древняя Мурвица, где море и горы, сомкнувшись, будто держали городок на ладонях, как драгоценную жемчужину, простирается теперь грязная каменоломня, или бетонный завод, или скорей всего грандиозная свалка. Остается один человек среди руин погибшего мира. И нет ему возврата… из руин собственной души. А может быть, все-таки есть?
Автор не дает никаких утешительных обещаний. Он покидает своего героя раздавленным, одурманенным алкоголем, дошедшим до безумия. Это уже не совсем человек, а живой сгусток боли, оглашающий окрестности диким криком и вдруг замечающий, что его тело начинает обрастать густой шерстью…
Автор жесток к герою до предела, но в том и есть высший гуманизм повести. Она ранит осознанием, что всемирное «быть или не быть» решается сегодня, именно сейчас и здесь, где нахожусь я и Вы, читатель. Все связано со всем, и если никто не хочет ни за что отвечать, если, пребывая в ужасе, люди привыкли и уже не ощущают ужаса, то нужно хотя бы кричать, да, кричать вслед за Деспотом. И это, может быть, станет воскрешением чувств, первым шагом к внутреннему преображению.
Собственно, окружающий мир — всего лишь декорация, в которой или живет, или прозябает душа. И неужели же, чтобы понять это, главное, обязательно нужна вереница жертв, гибельность отчаяния? Деспоту, может быть, повезло — он выпал из порочного круга… И вот мы стоим вместе с ним над морем, нет, над разверзнувшейся пропастью… Но разве выход из безысходности существует только в линейном пространстве?
Разве не известно, что «гавань» самоутверждения, как и линия горизонта, — всего лишь условность, исчезающая по мере приближения к ней? «Смирись, гордый человек, и только тогда ты станешь свободным…». Пока человек живет и дышит среди себе подобных, у него есть, всегда остается возможность раскаяться и начать новую жизнь, созвучную голосу своей совести.
