— Черт возьми, при такой скорости мы никогда не доберемся! — Марри Донливи сидел за рулем пикапа и курил сигарету за сигаретой, его веснушчатое лицо было мрачным.
— Успокойся, папа. — Маргарет положила руку ему на плечо.
— Этот мужик ведет машину как идиот. Ты только посмотри, чешет почем зря языком и даже не видит, что все уже тронулись. Ну давай пошевеливайся! — Он изо всех сил нажал на гудок, в результате чего машина впереди дернулась и заглохла.
— Папа, ради бога, это ведь не одна из твоих коров! Послушай, все прекрасно. У нас все будет прекрасно. Если мы окончательно застрянем, я могу выйти и пойти пешком.
— Она вполне способна раскидать машины своим чертовым пузом. — Сидевший на заднем сиденье Дэниел в очередной раз очень грубо высказался о ее животе, который он иначе как брюхом не называл.
— Но сперва я накидаю тебе, если ты не будешь следить за языком. Причем даже не животом, а просто рукой.
Маргарет наклонилась, чтобы погладить терьера, сидевшего на полу между ее ног. Мод Гонн то и дело принюхивалась к доносившимся из открытого окна незнакомым запахам: морской соли, выхлопных газов, попкорна и дизельного топлива. Мод была очень старой и полуслепой, шерсть на носу уже местами поседела. Когда Маргарет исполнилось десять лет, мать подарила ей на день рождения собаку, поскольку, в отличие от братьев, на ружье Мэгги вряд ли приходилось рассчитывать. Маргарет поставила на колени корзинку и в четырнадцатый раз проверила, все ли бумаги на месте.
— Да оставь ты в покое эту корзину! Кстати, а где сэндвичи, что положила туда Летти?
— Должно быть, я их выложила, когда носилась с корзинкой по дому. Прости, но утром у меня уже просто ум за разум заходил.
— Ладно, будем надеяться, что тебя покормят на борту.
— Она стала такой прожорливой, что им точно потребуется дополнительный корабль для ее еды.
— Дэниел!
— Папа, все нормально.
Сердитое лицо брата пряталось под отросшей челкой. Похоже, он не мог заставить себя посмотреть сестре прямо в лицо. Маргарет хотела погладить его по плечу, сказать, что все понимает и не держит на него зла, но боялась, что он снова ее оттолкнет, а у нее уже просто не оставалось моральных сил на очередную ссору — ведь вот-вот должен был пробить час расставания.
Летти возражала против того, чтобы он ехал. Считала, что его мрачный вид — дурной знак перед дальней дорогой.
«Вряд ли тебе будет приятно, если последним воспоминанием о семье станет вот такое лицо», — сказала она, когда Дэниел в очередной раз хлопнул дверью.
