— Это все потому, что вчера ничего не высохло, — сказала Маргарет. — Я не успела вовремя снять белье с веревки, вот оно снова и намокло, а у меня его еще куча.
— Мэгги, почему бы тебе не присесть? — предложила Летти. — В ногах правды нет. И вообще, дай им отдохнуть минутку-другую.
Маргарет с благодарностью опустилась на стул, что стоял в прачечной, и ласково погладила примостившегося рядом терьера.
— Я, конечно, могу повесить что-то в ванной, но папа будет ругаться.
— Понимаешь, ты должна больше отдыхать. При таком сроке большинство женщин стараются держать ноги повыше.
— Ай, мне еще носить и носить, — отозвалась Маргарет.
— По моим прикидкам меньше двенадцати недель.
— Вот африканские женщины котятся прямо под кустом и идут себе дальше работать.
— Ты не африканка. И я сильно сомневаюсь, что здесь уместно слово «котятся», словно это… — Летти понимала, что не может рассуждать о деторождении, поскольку ничего в этом не смыслит.
Она молча занималась бельем, а дождь все барабанил по жестяной крыше, и из открытого окна в прачечную проникали сладкие запахи мокрой земли. Допотопный каток надрывно скрипел, неохотно возвращаясь к жизни.
— Дэниел воспринял новость хуже, чем я ожидала, — как бы между прочим заметила Маргарет.
Летти, кряхтя, продолжала крутить ручку.
— Он еще слишком молод. И здорово натерпелся за последнюю парочку лет.
— Но он жутко зол на меня. Уж чего-чего, а этого я от него не ожидала.
— Полагаю, он разочарован. Потерять и мать, и тебя… — замявшись, произнесла Летти.
— Я же не специально. — Маргарет вспомнила о внезапной вспышке его гнева, когда он бросал ей в лицо такие обидные слова, как «эгоистичная» и «злая», до тех пор, пока отец с помощью подзатыльника не прервал его обличительную речь.
— Понимаю. — Летти оставила ручку и выпрямилась. — И они тоже понимают. Даже Дэниел.
— Но когда мы с Джо поженились, знаешь, у меня и в мыслях не было оставить папу и мальчиков. И вообще, мне казалось, что им все равно.
— Ну конечно, им не все равно. Они тебя любят.
— Я же не возражала, когда Нил уходил.
— Он уходил на войну. И ты понимаешь, что выбирать не приходилось.
— Но кто теперь за ними присмотрит? Если очень приспичит, папа погладит рубашку и вымоет посуду, но вот приготовить обед никто из них точно не сможет. И простыни не будут менять до тех пор, пока они не станут такими заскорузлыми, что своим ходом отправятся в корзину для грязного белья.
Маргарет говорила и говорила, а потом и сама начала верить в то, что на ней держится весь дом, заботу о котором она со скрытым негодованием взвалила на свои плечи два года назад. Ей и в страшном сне не могло присниться, что когда-нибудь придется заниматься стряпней и уборкой. Даже Джо все прекрасно понял, когда она призналась ему, что в этом деле она безнадежна, но, что самое главное, не горит желанием исправлять ситуацию. И вот теперь, вынужденная каждый день часами обслуживать братьев, с которыми когда-то была на равных, она чувствовала, как в ее сердце борются между собой печаль, раскаяние и молчаливая ярость.
