Ждал, когда она скажет хоть что-то, бросит контробвинение, рассмеется, заплачет, станет нагло отрицать, хоть что-нибудь. Но нет, ничего. Он медленно высвободил руку, отступил. Вынул махорник. Лакей подал огонь. Господин Бербелек затянулся дымом. Шулима так и стояла, вглядываясь в Воденбург, постукивая ногтями в белых напальниках по шершавому камню балюстрады.
Когда она наконец двинулась, то поймала его врасплох. Прежде чем Бербелек успел сосредоточиться, женщина стояла перед ним, глаза в глаза, дыхание в дыхание — склонилась сквозь дым к Иерониму.
— Полетишь со мной в Александрию? — спросила тихо.
Он не отвел взгляда; может, это было ошибкой. («Значит, там ее и убьешь».)
— Да, — ответил он.
Она быстро поцеловала его в щеку.
— Спасибо.
И отошла, энергично стуча каблуками.
Он медленно докурил махорник.
* * *
Алитэ уснула уже в экипаже. Портэ отнес ее в кровать. В Авеле же слишком многое еще бурлило. Даже когда господин Бербелек заставил его усесться в одно из кресел библиотеки, юноша все продолжал потягиваться, хрустел пальцами, закидывал ногу за ногу, меняя их раз за разом, а то и забрасывал их на подлокотник, насвистывал под нос, а в перерывах бил себя ладонью по бедру — сам не отдавая себе в том отчета. Некоторое время Иеронима это забавляло, пока он не задумался над источником своей веселости и не вспомнил о вскрытых втайне письмах. Отведя взгляд, он сглотнул горькую слюну.
Тереза принесла черный чи, он поблагодарил и подал сыну горячую чашку.
— Ты ведь понимаешь, что у них таких игрушек — сотни? — проворчал господин Бербелек, не глядя на Авеля.
— У кого?
— У них. Придворных сирен.
— Как эстле Амитаче? — парировал Авель.
— Да, — спокойно ответил господин Бербелек, садясь в кресло наискосок.
Они однажды уже разговаривали здесь. Из-за повторения места, времени и жестов они вернулись в ту же самую Форму, ночь соединялась с ночью, сказанное с несказанным. Изменилось ли что-то между ними? Что ж, Авель уже не обращался к нему на «вы».
— Да, эстле Амитаче, эстле Неург, они, — сказал господин Бербелек, пригубив соленый напиток. — Почему аристократия заключает браки лишь в своем кругу? Ибо невозможно равенство чувств между псом и его хозяином: псом овладели, хозяин — владеет. Конечно, зверя можно выдрессировать так, чтобы тот искренне его полюбил.
Авель покраснел. Долго вертел чашку, не поднимая взгляд.
— Знаю, — пробормотал он наконец. — Но я ведь тоже благородной крови.
— Потому она вообще захотела с тобой развлечься. Ибо раб не удовлетворил бы ее. Допускаю, что ты поддался слишком легко, и во второй раз она тобой уже не заинтересуется. В Бресле ты никогда не сталкивался с высокой аристократией?
