Господин Бербелек прошел в библиотеку. Зажег от свечи махорник, рухнул в угловое кресло. Тереза заглянула в приоткрытые двери, как всегда перед уходом на отдых, спросив, не желает ли чего эстлос, может, черного чи, — но нет, поблагодарил ее господин Бербелек. Дом погрузился в тишину. Порой из-за окон доносился перестук копыт, когда темной улицей проезжали ночные дрожки; порой — человеческий голос.
— Могу войти?
Господин Бербелек чуть не выронил махорник.
— Прошу.
Авель мягко прикрыл за собой двери библиотеки. Иероним отложил махорник в пепельницу. Глядел на формы, которые принимал в полумраке дым. Авель воспользовался моментом и подошел ближе, остановившись перед полуприкрытой тяжелой занавесью статуей Каллиопы.
— Она хочет ехать в Толосу, к дядьям, — сказал сын.
Господин Бербелек провел рукой по воздуху, дым вился вокруг пальцев.
— Я оплачу вам дорогу.
— Я не уверен, что это лучшее решение.
— Слишком горд для такого, да? Есть у вас сбережения?
— Я о Толосе. Я не уверен. Но вы слишком жаждете от нас избавиться.
— Ты не уверен?
— Несколько поспешное решение, после одного только разговора. Вы так не думаете?
Господин Бербелек взглянул на сына. Авель лишь раз моргнул, но в остальном — удержал форму.
— Это будет уже второй разговор, — сказал эстлос. — Колеблешься?
— Вы хотите от нас избавиться.
Иероним раздавил остатки махорника, после чего указал сыну на стул у стеллажа. Авель уселся, смерил отца взглядом, встал, передвинул стул на пару шагов ближе и уселся снова.
Господин Бербелек постукивал перстнем Саранчи о поручень кресла. Глядел на мальчика из-под приспущенных век.
— Наверное, ты прав, — пробормотал он. — Наверное, я хотел бы так… Вынесешь ли ты частицу искренности не первой свежести?
— Прошу.
— Из меня — никакой отец, Авель. Из меня вообще никакой мужчина, я человек, разрубленный напополам и слепленный из кусков, вот и все что осталось. Сейчас я не жалею себя; говорю как есть. То, что уцелело от Иеронима Бербелека после Коленицы… Ты видишь здесь лишь руины и пепел. И немного гноя Чернокнижника. Так что, верно, в этом есть доля эгоизма. И все же для вашего же блага тоже было бы правильней оторваться от моей морфы, хоть и слабой, но — кровь делает вас податливыми, потому надо бежать как можно скорее, пока глина тверда. Я так думаю. Не был уверен, но когда вас увидел… — Он медленно повел левой рукой, той, с перстнем, будто обводя в полумраке абрис мальчишки. — Сколько тебе лет?
