Трус принимается плакать и говорит, что поедет в Париж.
— Значит, ты выезжаешь завтра в Лион; но прежде ты должен дать мне расписку, что должен предъявителю ее двенадцать луи.
— Почему?
— Потому что я так хочу. При этом, заверяю тебя, я дам тебе завтра утром двенадцать луи и порву эту расписку.
— Я вынужден слепо выполнять все, что вы хотите.
— Тебе ничего другого не остается.
Он пишет мне расписку. Я иду забронировать ему место в дилижансе, и назавтра иду с адвокатом снять арест и забрать мои двенадцать луи залога, отношу их своему брату, который уезжает с рекомендательным письмом к г-ну Боно, в котором я извещаю его не давать брату денег и отправить его в Париж в дилижансе. Я дал ему двенадцать луи, что было больше того, что он стоил, и порвал его расписку. Так я избавился от него. Я увидел его в Париже месяц спустя, и в свое время я расскажу, как он вернулся в Венецию.
Однако за день до того, перед тем, как идти обедать с м-м д'Юрфэ и после того, как отправил чемодан брата в «Сен-Бом», я пошел поговорить с Пассано, с тем, чтобы узнать причину его дурного настроения.
— Мое дурное настроение происходит из-за того, что я уверен, что вы собираетесь присвоить двадцать или тридцать тысяч экю в золоте и бриллиантах, которые маркиза предназначила мне.
— Такое может быть. Но не вам знать, присвою ли я их или нет. Я только могу вам сказать, что я воспрепятствую ей делать такую глупость — давать вам золото или бриллианты. Если вы можете их потребовать, обратите свои претензии к маркизе, я вам не мешаю.
— Стало быть, я должен страдать, играя роль посредника в ваших надувательствах, не получая никакой от этого выгоды? Этого не выйдет. Я хочу тысячу луи.
— Я восхищаюсь вами.
Я поднимаюсь к маркизе, говорю ей, что подали на стол, и что мы будем обедать вдвоем, потому что серьезные обстоятельства заставили меня отослать аббата.
— Он был бестолочь. Но все же Кверилин.
— После обеда Паралис скажет нам все. У меня есть большие опасения.
— У меня тоже. Этот человек, мне кажется, изменился. Где он?
— Он в своей постели с этой своей гадкой болезнью, которую я не решаюсь вам назвать.
— Вот это необычно. Это работа черных сил, я верю , что им не удастся нам помешать.
— Никогда, насколько я знаю; но поедим. Нам надо много поработать сегодня, после освящения Олова.
— Тем лучше. Надо произвести обряд искупления Оромасис, потому что, какой ужас! Он должен преобразить меня через четыре дня, а он в таком ужасном состоянии?
