В другой день я обедал с г-ном Шароном, советником Высшей палаты, который был докладчиком на процессе против м-м дю Шатле, своей дочери, которая его ненавидела… Этот старый советник был ее счастливым любовником в течение сорока лет, и на этом основании полагал себя обязанным ее вразумлять . Французские власти вразумляют, и считают себя вправе действовать так по отношению к тем, кого любят, поскольку право судить принадлежит им в силу денег, затраченных ими на покупку этого права. Этот советник меня утомил.
Но я порадовался в следующий раз с г-ном де Виарме, племянником Мадам, молодым советником, который пришел к ней обедать вместе со своей супругой. Эта пара была очаровательна, племянник был полон ума, о чем знал весь Париж, читая его «Упреки королю». Он сказал мне, что обязанностью советника является противостоять всему, что может делать король, даже хорошему. Основания, которые он привел мне в поддержку этой максимы, были те же, что приводят все социальные меньшинства. Я не буду утомлять читателя их повторением.
Обед, который развлек меня в наибольшей степени, был тот, который Мадам дала для м-м де Жержи, на который та пришла в сопровождении знаменитого авантюриста графа де Сен-Жермен. Этот человек, вместо того, чтобы есть, говорил с самого начала и до конца обеда, и я слушал его с самым большим вниманием, потому что никто не говорил лучше него. Он обнаружил себя сведущим во всем, он хотел удивлять и действительно удивлял. Он говорил безапелляционно, что однако не удручало, поскольку он был учен, говорил прекрасно на всех языках, был великий музыкант, великий химик, обладал приятной внешностью и обладал способностью превращать всех женщин в своих друзей, поскольку, давая им румяна, украшавшие их кожу, убеждал их не стараться становиться моложе, потому что, говорил он, это невозможно, но надо стараться беречь себя и сохраняться в том же состоянии с помощью воды, которая вообще-то стоит весьма дорого, но которую он дает им в подарок. Этот человек, весьма странный, рожденный, чтобы быть самым дерзким из всех обманщиков, безапелляционно смел утверждать, как бы под давлением, что ему триста лет, что он овладел тайной универсальной медицины, что он творит с природой все, что захочет, что он плавил бриллианты и создавал один большой из десяти-двенадцати мелких, так, что общий вес сохранялся и камень получался самой чистой воды. Это были для него пустяки. Несмотря на свое бахвальство, свои несуразности, очевидные обманы, я не мог заставить себя отнестись к нему как к наглецу, но еще более не мог считать его респектабельным, я, вопреки себе, нашел его удивительным человеком, поскольку он меня действительно удивил. Я вернусь к разговору о нем в своем месте.
