— Несколько раз, — говорил папаша Планта, — собирали консилиум, но, к сожалению, это ничего не дало. Жалобы Соврези были крайне странными и необычными. То, что он говорил о своих ощущениях, было до того невероятно и. простите меня, абсурдно, что это сбивало с толку самых опытных врачей.
— А Р. из Парижа смотрел его?
— Смотрел. Он приезжал каждый день и нередко оставался ночевать в замке. Я не раз видел, как он, озабоченный, шел по главной улице к нашему аптекарю, чтобы проследить за приготовлением прописанных лекарств.
— …Сумейте же сдержать, — выкрикивал г-н Куртуа, — свой праведный гнев, успокойтесь и сохраняйте достоинство!
— Вне сомнения, ваш аптекарь, — заметил доктор Жандрон, — весьма толков, но у вас в Орсивале живет человек, который даст ему его очков вперед. Славный малый, торгует лекарственными травами и умеет сколачивать деньгу. Его фамилия Робло.
— Костоправ Робло?
— Он самый. Подозреваю, что он тайком и лечит, и делает лекарства. Весьма неглуп. Впрочем, учил-то его я. Больше пяти лет он был у меня помощником в лаборатории, да и сейчас, если мне предстоит тонкая работа… — Тут доктор замолчал, пораженный тем, как переменилось доселе невозмутимое лицо собеседника. — Что с вами, дорогой друг? Вам худо?
Судебный следователь оторвался от бумаг.
— Действительно, — промолвил он, — господин мировой судья так побледнел…
Но папаша Планта уже справился с собой.
— Пустяки, совершенные пустяки. Просто мой треклятый желудок дает себя знать всякий раз, когда я не поем вовремя.
В заключительной части речи голос г-на Куртуа поднялся до немыслимых высот. Да, мэр Орсиваля поистине превзошел себя.
— …Возвратитесь в мирные жилища к своим заботам и трудам. Не бойтесь — закон охраняет вас. Правосудие действует: двое из совершивших это страшное злодеяние уже в его руках, и мы вышли на след их сообщников.
— Среди нынешней прислуги, — заметил папаша Планта, — нет никого, кто знал Соврези. Всех слуг постепенно сменили.
— Естественно, — ответил доктор. — Господину де Треморелю не доставляло удовольствия видеть старых слуг.
Их беседу прервало возвращение мэра. Глаза его сверкали, лицо пылало, лоб был покрыт капельками пота.
— Я доказал им, что их любопытство неприлично, и они разошлись. Бригадир доложил, что с Филиппом Берто хотели расправиться: общественное мнение редко ошибается…
Тут мэр обернулся на скрип отворяющейся двери и оказался перед человеком, лицо которого невозможно было рассмотреть, в таком низком поклоне он склонился: локти вверх, поля шляпы чуть ли не касаются груди.
