— И можно больше ничего не опасаться?
— Ничего! Мне ведь не стоило бы никакого труда, черт побери, взять ссуду в два миллиона, и они это знают. Но это не все. Судебный иск приостановлен. Я наведался в твой особняк, рассчитал всех слуг, кроме лакея и конюха. Если ты согласен положиться на меня, завтра же мы отошлем всех твоих лошадей Тэттерсолу[10], где они пойдут по хорошей цене. Что до твоей лошади, на которой ты обычно ездишь верхом, завтра она будет здесь.
Эти подробности уязвили Берту. Она сочла, что предупредительность мужа изрядно преувеличена и доходит до угодливости.
«Решительно, — думала она, — он рожден быть управляющим».
Соврези продолжал:
— Угадай, что я еще сделал? Вспомнив, что ты приехал в чем был, я велел сложить твои вещи в несколько сундуков, их отправили на вокзал, и сейчас я уже послал за ними слуг.
Эктору услуги Соврези тоже показались чрезмерными; ему было обидно, что с ним обращаются, как с легкомысленным ребенком, который неспособен сам о себе позаботиться. Раздосадовало и упоминание при Берте о его лишениях. Он уже забыл, что утром не постеснялся попросить у друга белье.
Чтобы выйти из затруднительного положения, он стал придумывать какую-нибудь тонкую остроту, но тут в вестибюле послышался грохот. Это, несомненно, прибыли сундуки. Берта пошла распорядиться.
— Пока мы одни, возьми скорее свои драгоценности, — сказал Соврези. — Ох, нелегко они мне достались! В ломбарде народ такой недоверчивый. По-моему, меня приняли за представителя банды мошенников.
— Ты хотя бы не назвал моего имени?
— Это и не понадобилось. К счастью, со мной был мой нотариус. Нет, невозможно себе вообразить, какие только услуги может оказать нотариус. Не кажется ли тебе, что общество несправедливо к нотариусам?
Треморель подумал, что его друг слишком легкомысленно рассуждает о серьезных и даже печальных вещах, и этот беззаботный тон его задел.
— И наконец, — продолжал Соврези, — я нанес визит мисс Фэнси. Она со вчерашнего дня лежит в постели, ее перенесли туда сразу после твоего ухода, и горничная сказала, что все это время она плачет, не осушая глаз.
— Она ни с кем не виделась?
— Ни с одной живой душой. Она была уверена, что ты умер, и когда услышала, что ты у меня, живой и здоровый, я думал, она сойдет с ума от радости. А знаешь, она и впрямь прехорошенькая.
— Да, недурна.
— И сердце у нее, по-моему, доброе. Она наговорила мне необычайно трогательных вещей. Я почти готов побиться об заклад, мой милый, что она дорожит не только твоими деньгами. Она искренне к тебе привязана.
