— Ты согласен со мной, да? — не отставала Дженни.
Граф стряхнул с себя сладостное оцепенение, в которое погрузило его выражение нежности на лице любовницы.
— Да, ты славная девушка, — промолвил он. — А теперь бери эти деньги, раз я их тебе даю, и ни о чем не тревожься.
— А ты? У тебя есть еще? Сколько у тебя осталось?
Граф проверил карманы, пересчитал золото в портмоне, чего никогда раньше не делал.
— О, у меня еще триста сорок франков! Это куда больше, чем мне требуется, так что перед уходом я подарю десять луидоров слугам. Они хорошо мне служили.
— Господи, а что же ты потом будешь делать?
Эктор снова сел на стул, небрежно погладил бороду и сообщил:
— Пущу себе пулю в лоб.
Дженни в ужасе ахнула.
Граф решил, что она не поверила, извлек из кармана пистолеты и показал ей.
— Видишь эти игрушки? Так вот, выйдя от тебя, я куда-нибудь зайду, все равно куда, поднесу эти пушечки к вискам, — Эктор продемонстрировал, как он это сделает, — нажму курки — и до свиданья.
Побледнев, прерывисто дыша, Дженни не отрывала от него расширившихся от ужаса глаз. И в то же время она восхищалась им. Ее потрясло бесстрашие, спокойствие, насмешливая беспечность. Какое великолепное презрение к жизни! Промотать состояние, а потом покончить с собой без жалоб, без слез, без сожалений — это казалось ей актом небывалого, беспримерного героизма. В экстазе ей чудилось, что перед ней совершенно новый, незнакомый человек, прекрасный, лучезарный, ослепительный. И она ощущала в себе бесконечную нежность к нему, любила его, как еще никого в жизни; в ней пробудилась доселе неведомая ей страсть.
— Нет! — вскричала она, — Нет, этого не будет!
Вскочив, она бросилась к графу, повисла у него на шее и, откинув голову, чтобы видеть его глаза, чтобы читать в них, умоляла:
— Ты не станешь убивать себя? Правда? Обещай, поклянись мне… Нет, это невозможно, ты не сделаешь этого. Я люблю тебя, люблю, хотя раньше терпеть тебя не могла. Ах, если бы я тогда знала тебя, как сейчас!.. Послушай, мы будем счастливы. Ты был богат и не знаешь, что такое десять тысяч франков, но я-то знаю, знаю. На них можно прожить долго, очень долго. Мы ведь можем, если захотим, продать все, что тут есть лишнего, — лошадей, коляску, мои бриллианты, зеленую кашемировую шаль. И тогда мы утроим, а то и учетверим эту сумму. Тридцать тысяч — это же целое состояние. Подумай только, сколько счастливых дней они нам подарят…
Граф де Треморель с улыбкой отрицательно покачал головой. Но он был в совершенном восторге: его воспаленному тщеславию льстило непритворное чувство, светившееся в прекрасных глазах мисс Фэнси. Как его любят, как сокрушаются из-за него! Какой необыкновенный человек уходит из жизни!
