Сотерн, пусть он и не вязался с поданными на стол блюдами, тоже оказался великолепен. До тех пор мне всего-то два или три раза доводилось пить сотерн из черного винограда, но те вина были ничто в сравнении с бутылкой из «красных запасов» удивительного притона! Извините, поручик, но — честное слово! — не могу удержаться от того, чтобы не припомнить это ощущение еще раз: если бы раньше мне сказали, что бывают вина, за которые искренне не жаль заплатить большие деньги, я бы рассмеялся такому чудаку в лицо. Но теперь я пил с таким наслаждением, с таким наслаждением смаковал каждый глоток, что сомнений у меня не осталось: за такое произведение искусства не жаль отдать никакие суммы!
Завтрак, однако, подошел к концу. Опять из ниоткуда материализовался громилоподобный «официант», прибрался на столе, подал пепельницы и курительные наборы: перед Сугробиным появились машинка для резки сигар и коробка с сигарами, передо мной — папиросница.
Такое разделение удивило меня не меньше, чем ранее — вид самого «официанта» и — снова без слов — я взглядом задал Сугробину вопрос.
Граф ответил просто:
«У тебя табачные крошки чуть ниже верхней пуговицы сюртука. Такое бывает только если человек курит папиросы, предварительно — на весу — обстукивая их о портсигар. Мы, знаешь ли, не лыком шиты!»
Я невольно опустил взгляд и посмотрел на свой сюртук: и впрямь — крошки были! Я смахнул их и покачал головой:
«Вижу, что не лыком шиты!»
Сугробин улыбнулся:
«Ну что: поговорим?»
Приятная сытость и легкое — не шумящее в голове — ощущение опьянения придали мне смелости и какого-то удальства:
«Поговорим!» — согласился я и небрежно закурил.
Сугробин тоже закурил — на это ему потребовалось чуть больше времени: сигара разгоралась плохо — и окатил меня очередным холодным взглядом.
— Давай, — сказал он, выпуская кольца табачного дыма, — расставим все точки над «i». Прежде всего: мы заключаем сделку. Второе: сделка у нас трехсторонняя. Наконец, условия сделки между тобой и нами диктуем мы; условия между нами и Клейгельсом — обсуждаются. В этом случае ты — посредник.
— Но с чего ты решил, — я не то чтобы не согласился, а просто выразил естественное сомнение, перейдя заодно на «ты» — что Николай Васильевич вообще пойдет на сделку?
Сугробин одобрил мой переход — «правильно, меньше церемоний: не институтки поди!» — и пояснил насчет Клейгельса:
— Наш досточтимый градоначальник — человек умный. Он поймет: разогнать нас не в его силах, тогда как сотрудничество с нами может оказаться весьма полезным».
