— Понятно…
— Зато мне ничего не понятно! — я. — Кто уехал в Венецию? Куда исчезли все родственники? Разве они, как мы установили, не такие же жертвы — вроде Некрасова?
Чулицкий, Инихов и Можайский переглянулись. Ответил Чулицкий:
— Я сам ничего не понимаю. Но если славящийся своей сообразительностью князь…
Можайский замахал руками:
— Тут я пас!
— Я тоже, — в ответ на мой безмолвный вопрос заявил и Сергей Ильич.
Я захлопнул памятную книжку:
— Это что же получается? Ерунда какая-то! А Некрасов? Он-то почему не исчез? Не может ли быть так, господа…
— Предлагаю, — перебил меня Чулицкий, — не делать теперь поспешные выводы. Давайте дождемся ответа из Венеции!
— Завтра, говорите?
— Должен быть завтра.
— Гм…
Если бы я знал, что уже через час или около того мою гостиную охватит пламя, а еще спустя несколько часов целый квартал выгорит дотла, я бы, несомненно, проявил большую настойчивость. Но я не знал. Никто из нас не знал. И мы, даже в мыслях не имея подобное развитие событий, уже в третий, если я не сбился со счета, раз за это совещание упустили возможность предотвратить великое бедствие!
— Хорошо, — согласился я, — завтра так завтра.
— Значит, засим, — улыбнулся — опять мимолетно! — Чулицкий, — я завершаю рассказ: осталось добавить немногое. Наездившись по адресам, найдя в одном из них обрывок телеграфного бланка и установив отправителя, мы с Сергеем Ильичом наскоро перекусили — меня при этом, извините за подробность, вывернуло…
— Лекарство!
— Да: отравился я все же… так вот: мы наскоро перекусили и поспешили сюда. К вам, Сушкин! И вот мы здесь.
— За что большое вам человеческое спасибо!
Чулицкий ухмыльнулся:
— «Спасибо» на хлеб не намажешь, но раз уж мы с вами такие давние и… гм… добрые знакомцы… и раз уж… э… Можайский попросил… то отчего же нет? А есть ведь и еще один момент…
— Какой? — с понятным подозрением осведомился я.
— Говорят, вам голову минувшей ночью собирались проломить, да вот беда: с дворником перепутали!
Я нахмурился:
— Хорош предмет для шуток, нечего сказать!
— А я и не шучу, — парировал, снова став серьезным, Чулицкий. — Это происшествие, как мне кажется, чрезвычайно важно, и мы напрасно не уделили ему должного внимания. А уж настойчивость, с какой на вас устраиваются покушения[14], и вовсе заслуживает отдельного обсуждения. Вы явно играете в происходящем какую-то особенно важную роль, пусть даже ни мы, ни вы сами о ней — о роли этой — ничего и не знаем.
Я пренебрежительно пожал плечами:
