[60]". Толпа радостно вздыхает: чудо свершилось. Старый барон вернулся домой из крестового похода.
А девятьсот лет и три месяца тому назад Пьер Каденак спешился на старом перевале, сел на согретый солнцем валун, увидел у себя под ногами — в долине — гордую башню замка и был засыпан сошедшей лавиной. Двадцать лет спустя далекий предшественник отца Лермита велел выбить на камне пустой гробницы: "В год, когда Каденак вернется домой, урожай винограда будет особенно обильным".
— М-да… — Можайский потер подбородок. — А он — романтик!
— Кто? — не понял Митрофан Андреевич. — Кальберг или Бочаров?
— Оба.
Наступило непродолжительное молчание: все мы пытались переварить, осмыслить такое странное сочетание в этих людях — злодейство и романтизм. Но, повторю, общее молчание продолжалось недолго: вскоре Митрофан Андреевич вернулся к сути.
— Сотрудничество, — заговорил он, — было успешным и достаточно продолжительным, чтобы компаньоны — если их так позволительно назвать — составили себе вполне приличные капиталы. Но одна загадка меж ними оставалась. Как — уже позже, не во время того разговора напротив пожарной части — Бочаров признался Анастасии, он никак не мог сообразить: для чего вообще Кальбергу и Молжанинову понадобились эти аферы, в конце концов, отягощенные и убийствами! Ладно — он, сам Бочаров: бедняк от рождения, но с амбициями. Но более чем состоятельные Кальберг и Молжанинов? Им-то это зачем?
Однажды он попытался задать каждому из них прямой вопрос, но оба они только отшутились. Кальберг заявил что-то о врожденной тяге к опасностям: а что, мол, может быть опаснее преступлений? Молжанинов — о скуке общественной жизни и о том, какое это приятное чувство: знать, что тебя никто не знает.
Звучало вполне убедительно, но… не для Бочарова! Бочаров, уже немало поработавший с обоими и к обоим присмотревшийся, сразу понял: оба ему лгут. Причем, что самое любопытное, причины для лжи у обоих отнюдь не одинаковы. И тогда он решил заняться чем-то вроде собственного расследования.
— Отчаянный малый!
— Да. Отчаянный.
— И что же он выяснил?
— Практически ничего. — Митрофан Андреевич, слегка взъерошивая их, провел рукой по усам. — Не успел.
— А!
— Нет, Юрий Михайлович: вы неверно поняли.
— Гибель Бочарова — случайность?
— Да.
— Странно: в свете-то новых обстоятельств…
— Я тоже так подумал, но всё оказалось намного проще.
— Вот как?
Митрофан Андреевич кивнул:
— Да.
Можайский, гася улыбку в своих глазах, прищурился:
