— …лично я склонен думать, что это все же — сигнал о провале.
— Записка Некрасова! — вскричал Чулицкий.
— Точно! — кивнул Можайский.
— А Молжанинов…
— …там тоже промелькнул.
— Значит…
— Сигнал адресован одному из двух: директору Департамента полиции или… шефу жандармов!
— Зволянскому или Самойлову!
— Но ни тот, ни другой его так и не получили!
— Более того: сигнал оказался ложным. Очевидно, Молжанинов чего-то испугался во время задержания и… Но после-то он, получается, какие-то контакты с ними поддерживал: или с одним из них, или с обоими разом.
— Нет: точно чертовщина какая-то!
— А если еще и вспомнить о биографии Кальберга…
— Вы эту его… афганскую эскападу имеете в виду?
— Да.
— Гм…
— И эти еще бумаги…
— Фальшивые?
— Да.
— Гм…
— А убийство Брута!
— Секретаря!
— Да.
— Вы же не хотите сказать…
Усы Митрофана Андреевича приняли параллельное полу положение. Раскосые глаза сузились еще больше. Лицо побагровело.
Можайский:
— Похоже, господа… — голос его сиятельства был тих, но не так, как шепот, а словно дуновение холодного ветерка в жаркий день. — Похоже, вся наша история — мешанина уголовщины и политического! Влипли мы с вами, господа.
Чулицкий:
— И Самойлов вытолкал меня взашей…
Можайский:
— А Молжанинов завтра уезжает… кстати, куда?
— За границу.
— Да, — Можайский нетерпеливо взмахнул рукой, — но куда именно?
Чулицкий ойкнул:
— Италия! Италия!
— Италия… — как эхо, повторил Можайский.
— Италия! — воскликнул Инихов.
— Венеция! — не удержался и я.
— Сан-Галло! — Гесс.
— Пропавшие жертвы! — Любимов.
— Или не жертвы? — Монтинин.
— Я вообще уже ничего не понимаю!
Мы разом обернулись на этот голос: говорил Саевич.
Григорий Александрович, о присутствии которого мы, признаюсь, уже и позабыли, выглядел странно: необъяснимо растерянно, растерянно, так сказать, без всякой нужды. Если только и он принял невероятные повороты следствия так же близко к сердцу, как и господа полицейские и как, например, я — официальный историограф процесса? Но, позвольте спросить, с чего бы это?
Вопрос напрашивался сам собой и, разумеется, был задан.
Чулицкий:
— Вы что-то от нас утаили?
Саевич растерялся еще больше:
— Нет, ничего, но…
— Что — «но»?
— Я тут припомнил кое-что…
— Говорите!
Саевич оглядел нас одного за другим и вдруг огорошил:
— О Сан-Галло говорил и Кальберг!
Чулицкий так и подскочил:
— Что же вы молчали? Когда?
— Я только что вспомнил: еще при первой нашей встрече… понимаете, совсем из головы вылетело!
— Ну? Что он говорил?
— Мимоходом это было…
