— Мы? — я задал вопрос нарочито удивленным тоном, — Инихов, припоминая, усмехнулся, — и генерал на мгновение смутился: то ли растерялся, будучи пойманным на непродуманной части, то ли от искреннего смущения очевидным нарушением порядка. Впрочем, он тут же оправился и подтвердил, одновременно давая и пояснения:
«Да, господа, мы. Должен признаться, я сразу же принял решение полицию о случившемся не извещать».
— Но почему?
«Подполковник был вдов, детей и других вообще близких родственников не имел, поэтому…»
— Учинить скандал было некому?
«Ну, зачем же так! Если бы речь не шла о репутации части…»
— Но причем тут репутация части? — на этот раз я удивился неподдельно.
«Караульные! — вскричал в ответ генерал. — Караульные! Где они были и куда смотрели? Как вообще такое могло случиться прямо у них под носом? Вы понимаете, господа? Здесь уже не только вопросы уголовного характера, но и самая что ни на есть репутация части! Это что же получается? В службе у нас нет никакого порядка? Можно отлучиться с поста или пролетающих мимо ворон считать?»
— То есть, — это не я, а Михаил Фролович уточнил, — на самом деле речь могла зайти о… вашей собственной квалификации как главного виновника беспорядка?
«Да что вы такое говорите! — лицо генерала исказилось. — Вы в своем уме? Я… у меня всегда всё под контролем!»
— Понятно.
«Вы…» — неожиданно генерал густо покраснел и замолчал. Мы с Михаилом Фроловичем смотрели на него и — Михаил Фролович признался мне в этом позже — оба думали одинаково: а воин-то этот прославленный — гусь еще тот! И так ли уж чисты его помыслы? И так ли уж он озабочен вопросами чести? Да и что вообще он понимает под определением «честь»? Уж не то ли, что лицевая, видимая всем, сторона должна быть безупречной, а на тыльной — хоть Макар телят выпасай?
— Ну, хорошо, — подвел я итог затянувшемуся молчанию, — как же вы поступили?
«У нас, — лицо генерала вернулось к своему естественному состоянию, — было две улики. Первая, как я уже говорил, — трость. А вторая… Вторую мы обнаружили утром, исследовав место убийства при ясном освещении. Этой уликой стали следы. Точнее — множество следов, причем следов весьма характерных. Оставивший их человек как будто пританцовывал на месте: шаг вправо, шаг влево, вперед, назад… А вот следов подполковника практически не было: они оказались затоптаны, и только глубокие отметины от бившихся в агонии обутых в сапоги с короткими шпорами ног, указывали то место, где подполковника непосредственно забили до смерти. Ну, и кровь, разумеется. И… мозги».
