«Подождите! — вытирая слезы, воскликнул он. — Выслушайте меня! Знаком ли вам — по книжкам, я имею в виду — некий Марк Твен?»
— Марк Твен?! — изумился я и повторил: «Марк Твен?»
«Именно! — барон, наконец, справился с последствиями своего гомерического смеха, убрал в карман платок и теперь говорил вполне серьезно. — Пару лет назад[23] типография Пантелеевых[24] напечатала одиннадцать томов. Не знаю, как вы, а лично я проглотил их все».
— Так интересно?
«Значит, незнакомы?»
— В университете прочитал What Have the Police Been Doing?[25] Не понравилось.
«Ну, тогда слушайте…»
— Барон, временами хихикая — хорошо хоть, опять не впадая в истерический смех, — пустился в путаный и, на мой взгляд, не сказать, что веселый рассказ о каком-то американце, без гроша в кармане оказавшемся в Лондоне. Мистер Твен назвал эту историю незамысловато: The Million Pound Note. Вкратце, она сводилась к тому, что пара не вполне душевно здоровых братьев снабдила американца казначейским билетом в миллион фунтов стерлингов и велела ему продержаться месяц, не прибегая к размену. Американцу это удалось.
«Расчет был прост: никто не потребует с миллионера мелочь и никто не заставит миллионера сразу платить по счетам. Если человеку априори бедному получить кредит совсем непросто, то априори богатый может жить в долг столько, сколько ему заблагорассудится».
— И что же с того?
«Давайте это проверим!»
— Как? А главное — зачем?
«Как — легко: в «Аквариуме». А вот зачем… неужели вы не любите пошутить и посмеяться?»
— Я задумался. Не поймите меня неправильно, господа: я по-прежнему не видел ничего смешного в том, чтобы объесть кого-то, пользуясь его замешательством или низкопоклонничеством. Напротив: сама идея использовать капитал экономии ради на бедняках или снобах казалась мне отвратительной! Заказать яичницу в трактире, хозяйка которого сама едва-едва концы с концами сводит, и предложить в оплату, с обязательством дать сдачу, миллион — это ли не гнусность? Или воспользоваться печальной болезнью трепета перед деньгами, чтобы даром или с большой отсрочкой заполучить костюм: что же в этом добродетельного? Но с другой стороны, предложение барона манило меня: вынужден это признать! Чем? Полагаю, возможностью выплеснуть накопившуюся во мне злость. Против чего? Да против всего абсолютно: бедности, бесприютности, несправедливых суждений, плохой погоды, вот уже два месяца подряд лишь изредка перемежавшейся приличными деньками… В общем, к стыду моему, чем больше я думал, тем сильнее склонялся принять предложение. А барон, видя происходившую во мне нравственную борьбу, только подзуживал:
