Можайский-3: Саевич и другие | страница 21
Саевич, сидя на краешке стола, качнул ногой, как бы привлекая внимание к своей обувке, но мы уже видели ее, и на этот раз жалости она ни в ком не возбудила.
— Итак, я начал собирать снаряжение, уже не медля, а торопясь уйти, но вдруг был остановлен прикосновением к плечу:
«Господин Саевич?»
— Я обернулся. Передо мной стоял хорошо, даже элегантно одетый мужчина средних лет и телосложения выдающегося: крупный, могучий, словно Самсон, и, как позже — когда он снял шляпу — я обнаружил, такой же лысый[8].
«Григорий Александрович?»
— Своего визави я узнал почти сразу: его фотографии нередко появлялись в газетах, да и вообще трудно было представить, что в столице мог найтись еще один столь же колоритный персонаж.
«Позвольте представиться…» — начал барон, но я его перебил:
— В этом нет нужды, Иван Казимирович. Вы — лицо широко известное. А вот как вы узнали меня, позвольте полюбопытствовать?
«О! — воскликнул, улыбаясь, барон. — Да ведь и вы, Григорий Александрович, лицо — широко известное!»
— Вот как? — я удивился: до сих пор ничего подобного слышать мне не доводилось.
«Ну, конечно! — барон продолжал улыбаться, а его глаза буквально заискрились смехом. И — хотите, верьте мне, господа, хотите, нет, — но смех этот был на редкость дружелюбным и ласковым. — Возможно, круги нашей с вами известности и несколько различны, но оттого ваш собственный круг известности меньше не становится!»
— Что же это за круг? — не понял я, но барон с готовностью пояснил:
«Ну как же: взять хотя бы Градоначальство в целом и полицию в частности».
— Наверное, на моем лице в полной мере отразилось охватившее меня замешательство, потому что барон засмеялся вдруг в голос, а не только глазами. И этот его смех тоже был дружеским, а потому, в какой-то мере, и лестным.
«Помилуйте, Григорий Александрович! Да ведь ни о каком из фотографов не говорят больше, чем о вас. Взять, например, Николая Васильевича…»
— Какого из них? — не удержался я от подобия остроты, впрочем, и в самом деле не понимая, о каком таком Николае Васильевиче говорил барон.
«Клейгельса».
— Градоначальника? — изумленно воскликнул я.
«Именно его. — Барон кивнул. — Даже о славном Генэ[9], а уж о нем-то есть что сказать, он не упоминает чаще, чем о вас».
— Я растерялся. Нет, конечно, мне доводилось слышать, что раз или другой генерал так или иначе отзывался обо мне: однажды, когда я отказался от предложенной мне работы в полиции, и еще… ну, в общем, еще однажды.