.
— На мой взгляд, то направление, в котором идут изыскания, хотя и не лишено интереса, но для искусства мало что способно дать, поскольку вряд ли мы дождемся от него передачи естественного цвета.
— То есть?
— Возьмем, к примеру, те же бледно-голубое небо и почти незримую, но настолько явную дымку в безветренный день. Кстати, — Саевич прищурился, — а какого вообще она цвета, дымка эта? Кто-нибудь может сказать?
Первым ответить попытался Инихов, раз уж именно он, казалось, установил своеобразную связь с фотографом:
— Серая?
— Предположение очевидное, но неверное. — Саевич довольно усмехнулся. — Кто-нибудь еще?
— Белесая?
— Нет, Вадим, и не белесая.
Вадим Арнольдович развел руками:
— Тогда и не знаю даже!
Я лихорадочно думал. Как репортеру, мне важно многое схватывать на лету и важно этому многому давать меткие и верные определения. Дымка, правда, никогда не являлась тем, что могло бы меня заинтересовать: она, безусловно, бывает романтичной, но для моих репортажей предпочтительней эффектность. И все же, все же глаз-то у меня наметан! Неужели я не смогу ответить на вопрос о цвете?
Перебрав различные варианты, я все их отмел. И все они, уже — скажу без скромности — после того, как от них отказался я сам, были отметены и Саевичем: один за другим, их высказывали Чулицкий, Кирилов, Монтинин, Любимов… и даже его сиятельство не удержался от того, чтобы высказать собственное мнение!
— Ну-с, Никита Аристархович, только вы и остались. У вас есть предположения?
И тут меня осенило! Ну, конечно: не может быть так, чтобы что-то имело свой собственный цвет, но чтобы при этом ни один из цветов ему не подходил! Это как солнце и луна: мы видим лунный свет, но ведь никакого собственного света у луны и нет! Она отражает солнечные лучи, окрашиваясь ими сама и ими же окрашивая ясные ночи.
— Никакого! — воскликнул я и в радостном предвкушении победы потер руками.
Саевич и впрямь на мгновение замер, но тут же поспешил уточнить:
— Что вы имеете в виду, Никита Аристархович? Вот так — совсем и никакого?
Я ухмыльнулся:
— Нет, Григорий Александрович. Никакого своего, вы ведь понимаете! Дымка окрашена чужими цветами. В неубранном, скажем, поле она будет казаться золотистой, а на фоне серых домов — или серой, или — иногда — белесой. Зависит от угла преломления. Над рекой — свинцовой или серебристой. В море — темной, но цвета неясного. Ну?
Во взгляде Саевича — еще вот только что полном скептицизма — появилось уважение:
