Идя так, можно было легко пройти мимо того места, где было оставлено обезглавленное тело. Поэтому шли не спеша, то и дело останавливаясь и вглядываясь вниз.
— Да где же эти бездельники?
Жандармский офицер помянул недобрым словом своих подчиненных и вдруг, при очередной остановке, воскликнул:
— Да вот же!
Кого или что он имел в виду — солдат или труп, — осталось загадкой: внезапно в темноте загорелись огни, послышались голоса, а под насыпью обнаружились обнаженное тело и тюк гимназической формы.
— Эй, вы, сюда!
С фонарями в руках, на крик подоспели жандармы и несколько крестьян, тащивших какой-то ящик, при ближайшем рассмотрении оказавшийся новеньким, едва-едва струганным и сколоченным гробом. Изнутри он был выстлан толстой дерюгой, о назначении которой нетрудно было догадаться: не дать оказавшимся в тепле останкам потечь через щели наспех и плохо друг к другу пригнанных досок.
Тело вытащили на насыпь и положили в гроб. В него же Инихов опустил по-прежнему завернутую в платок Можайского голову, а кто-то бросил рядом и гимназическую форму. После чего сквозь отверстия в одном из торцов пропустили веревку. Приладили крышку, посадив ее на пару гвоздей. Перекрестились. Отпущенные восвояси крестьяне поспешили скрыться в темноте, исчезнув в ней даже не быстро, а попросту внезапно. Два полицейских надзирателя «впряглись» в веревку и волоком потащили гроб по слежавшемуся снегу. Жандармские чины фонарями освещали им путь. Жандармский офицер, Инихов, Можайский, Алексей Венедиктович — уже требовавший более твердой поддержки со стороны, но на ногах все еще державшийся — и Генэ, ловко пристроивший аппарат и треногу «верхом» на гробу, шли следом: молча, обдавая друг друга папиросным дымом и словно перемигиваясь в темноте то разгоравшимися, то угасавшими угольками.
Постепенно насыпь сравнялась уровнем с лесом, а потом и вовсе исчезла: рельсы вошли в ложбину, начинавшуюся, как было уже известно всем участникам «шествия», почти сразу за Плюссой. Если раньше люди смотрели с насыпи вниз, то теперь они сами оказались внизу, словно зажатые на узком пространстве между высокими и круто поднимавшимися вверх откосами. В темноте это было особенно неприятно: казалось, что, пойди сейчас с обоих направлений поезда, бежать будет некуда.
Но поезда — к счастью — не шли.
Еще через несколько минут железная дорога — также быстро и неожиданно, как спустилась в нее — вынырнула из ложбины: в каких-то десятках, максимум — в сотне саженей впереди показались станционные огни.
