— Изящно. Только зачем вообще стрелять? А если клиент с перепугу решит все бросить и сбежать за границу?
— Ничего, ему и там намекнут, что безопасной жизни не будет, — девушка усмехнулась.
— Хорошо, замысел мне понятен. Странно другое, я ведь еще в Петербурге достал вполне солидную сумму, неужели ее недостаточно для проведения основной операции?
Ольга прищурилась.
— Для основной операции? О чем ты, что за фантазии.
Белугин устало вздохнул.
— Послушай, я ведь не первый день в партии. Неужели ты думаешь, что я поверю, будто ты ехала сюда исключительно для того, чтобы пальнуть над головой какого-то толстосума? Да возьми хотя бы этого «студента», — он кивнул в сторону улицы, — и делу конец, справится не хуже. Значит…
— А ведь я вспомнила. — Ольга радостно улыбнулась. — Не все, правда, но вспомнила! Только сейчас, когда ты вновь «студента» упомянул.
— Что вспомнила? — удивился Евгений столь неожиданному переходу.
— Где я видела записи на том же языке, что и в твоем блокноте.
Белугин замер, боясь поверить в такую удачу. Неужели?! Неужели сейчас он узнает о человеке, ради поисков которого так долго болтался в этой паршивой эпохе? И вот сейчас все закончится и можно будет вернуться домой, сбросить с себя опостылевшую личину убийцы-боевика, обнять родителей, Лешку… интересно, Служба уже нашла его или нет?
— Вот как? Любопытно. Я, признаться, думал, что в России больше никто не владеет этим языком. По крайней мере, из известных мне ученых, интересующихся историей Востока — я ведь уже говорил тебе, это довольно редкая разновидность одного тибетского наречия.
— Да, я помню. — Ольга согласно кивнула. — Но человек, у которого я видела похожие записи, вовсе не ученый. По крайней мере, он у меня совершенно не ассоциируется с ученым. — Девушка нахмурилась. — Надо же, почему-то не могу вспомнить его лицо, — пожаловалась она спустя пару минут. — Отчетливо вижу большой письменный стол, лампу под зеленым абажуром, несколько листков бумаги, иероглифы на них… Руки! Сильные, крепкие руки. На безымянном пальце, вот здесь, — Ольга подняла левую руку, — печатка в виде головы какого-то зверя. То ли волк, то ли лев…
«Блок. Все-таки блок, — с тоской подумал Белугин. — Над ее памятью кто-то хорошо поработал. Допускаю даже, что весь этот рассказ является лишь заложенной фальшивкой. Ищите, дорогой товарищ Эжен, неизвестного с печаткой! Хоть до скончания века. А на самом деле это, скажем, вообще женщина. Черт побери, и ведь не надавишь на эту несчастную девочку — опять, поди, как в поезде в отключку выпадет. А то и еще чего похуже».
