Хорошо, это тоже отметим на будущее.
Я потянулся, миска из-под руки со звоном брякнулась на пол. Мелкая желтая картофелина откатилась под бюро.
Вздрогнул, всхрапнул Майтус.
— Господин, — он завозился в кресле, пытаясь встать.
— Лежи-лежи, — успокоил я его. — Все в порядке.
Кровник нашел меня глазами. Лицо его сделалось обеспокоенным.
— Мне нельзя вас оставлять. Я уже один раз оставил…
— Вот я, живой, рядом, — сказал я.
Он обмяк. Двинул усами.
— Вы узнали, что хотели, господин?
Я кивнул.
— Узнал, Майтус, узнал.
— А то я такой… — он тяжело повел головой. — Мне бы встать…
— Ты еще полежи чуть-чуть. Минут пять-десять. Сам почувствуешь, что можно.
— Хорошо, — сказал Майтус, вздохнув.
Я распахнул шторы.
Над домом напротив потихоньку вставал призрак зари. Газовый фонарь погас.
В пепельнице кучкой застыл пепел.
Через полчаса Майтус оклемался совсем и я услал его за горячей водой на ресторанную кухню. Вернулся он с парящим кувшином и с тазом под мышкой.
Я скинул сорочку и под возгласы и приговоры льющего воду кровника вымылся над тазом до пояса. Растерся. Расчесал волосы.
Нумер напрочь пропах земляничным мылом.
Вместе мы спустились в ресторан, я заказал завтрак, мельком отметив, что в зале ничего не выдает позавчерашнего происшествия.
Те же скатерти, те же лампы с колпаками.
Только разбитую моим первым — навылет — выстрелом литографию заменили. Была охота на кабана, стала горская крепость на перевале.
На кухне уже дым стоял коромыслом.
Варили, жарили, пекли. Клокотала вода в котлах. Сыпал искрами открытый огонь. Призраками виделись в пару повара.
За выгородкой за длинным дощатым столом ела прислуга. Официанты. Горничные. Носильщики и швейцары. Все низкой крови. Лишь у одного — вплетались в серое бледно-зеленые тона одной из Брокбардских фамилий.
Давешнего моего официанта среди них не было.
Спросив позволения у главного повара, необъятно толстого, ловко нарезающего на доске латук, мы прошли кухню насквозь (Майтус вернул кувшин) и у дохнувшего холодом ледника выбрались на задний двор гостиницы.
На крыльце сидел бородатый дворник в картузе набекрень и дымил папироской.
— Куда эт вы, господа хорошие? — прищурил он глаз.
— Так детишек ждем, дяденька, — улыбнулся я.
— А-а… — дворник махнул грязной пятерней на угол гостиницы. — Прогнал я их. Шустрые, ажно жуть. Ну, одному-то я хворостиной…
Он заперхал. Папироска выписала кривую.
Рядом стояла тачка. Из нее сиротливо торчала одинокая ветка, отпиленная, видимо, с прорастающей во дворе липки. Крепкая метла лежала тут же.
